Кресли Коул - Нет голода неистовей
Увидев, что Эмма серьезна, Лаклейн напрягся.
— Эмма, ты знаешь, что ни одно живое существо не может быть обращено, сначала не умерев. — Катализатором для превращения в вампира, упыря, призрака, для любого из созданий Ллора была смерть. — Мне придется полностью обратиться, сдаться зверю, а потом убить тебя, надеясь, что ты заразишься и сможешь родиться заново. — Молясь, что она примет в себя частичку зверя, и он оживет в ней, но не овладеет полностью. — И если ты выживешь, то много лет будешь оставаться взаперти, пока не научишься контролировать… одержимость. — Большинству требуется около десяти лет. Некоторым это так и не удается.
Жалко, словно в защитном жесте, ссутулив плечи, она пробормотала:
— И все же я почти уверена, что это стоит того. Ненавижу быть вампиршей. Ненавижу, что меня ненавидят.
— Превращение в ликаншу не изменит этого, лишь прибавит тебе новых врагов. Мы тоже не повсеместно любимы в Ллоре. Кроме того, даже если я бы смог сделать это щелчком пальцев, я бы не стал превращать тебя.
— Ты не стал бы менять мою вампирскую сущность? — спросила Эмма неверяще. — Тогда все было бы настолько проще!
— К черту проще! Ты такая, какая есть, и я бы ничего не стал в тебе менять. А, кроме того, ты даже не полностью вампирша, — сев на колени, Лаклейн прижал ее к груди, провел пальцем по маленькому острому кончику ее ушка, а затем чуть куснул его, заставив Эмму задрожать. — Думаешь, я не видел небо, что ты вчера мне устроила?
Робкая улыбка изогнула ее губы. Затем Эмма покраснела и спрятала лицо у него на плече.
Если бы он собственными глазами не видел происходящего, то ни за что бы не поверил. Кристально-чистое небо, полная луна — и, тем не менее, молнии неконтролируемо пронзали небосвод, словно опутывая его сетью. Свет каждой из них гас невероятно медленно. Ему потребовалось много времени, чтобы понял, что удар каждой молнии совпадает с ее криком.
— Всегда поговаривали, что это особенность валькирий, но никто не знал наверняка.
— Те, кто видели, обычно не… ну, долго не живут, если склонны болтать об этом.
Ее слова на мгновение заставили Лаклейна вздернуть бровь, а затем он сказал:
— Ты не вампирша. Ты можешь вызывать молнии, и твои глаза становятся серебряными. Ты такая одна во всем мире.
Эмма скривилась:
— Другими словами — урод.
— Нет, не говори так. Я считаю, ты одна в своем роде, особое существо, — Лаклейн слегка отодвинул ее, уголки его губ приподнялись в улыбке. — Ты моя крошка-полукровка.
Эмма ударила его по плечу.
— И мне нравятся молнии. К тому же я буду знать, что ты не можешь симулировать, — продолжая ухмыляться, он поцеловал ее, и Эмма снова стукнула его. Кажется, он думает, что все это забавно!
— Ох! Как бы я хотела, чтобы ты никогда не видел их!
Лаклейн распутно ухмыльнулся:
— Если я буду на улице и почувствую в воздухе электричество, то пойму, что должен мчаться к тебе. Ты в один день воспитаешь меня. — Очевидно, он обдумал все варианты развития событий. — Я рад, что мы живем так далеко от города.
Мы живем.
Лаклейн нахмурился:
— Но ты же жила в ковене. Если бы как-нибудь поздно ночью ты довела себя до оргазма, все бы узнали об этом. Не слишком много уединения.
Он так прямо обо всем говорил — что страшно раздражало! Спрятав лицо у него на груди, Эмма выпалила:
— Мне не нужно было беспокоиться об этом!
— В смысле? Ты не видела молнии, даже когда касалась себя сама?
У Эммы перехватило дыхание. Она была рада, что Лаклейн не может видеть ее лица. Но он, конечно же, немного отодвинул ее от себя, не позволяя отвести глаз.
— Нет, Эмма. Я хочу знать. Я должен понять в тебе все.
Она была скрытной, робкой. Но эти чертовы голоса настаивали, чтобы она поделилась.
— Над поместьем постоянно сверкают молнии. Их вызывают любые яркие эмоции, а в ковене живет очень много валькирий. И к тому же до прошлой ночи я никогда… ммм… ну… не кончала, — с трудом выдавила она.
Глаза Лаклейна расширились, и она поняла, что он… в восторге.
— Я мучилась из-за этого.
— Не понимаю.
— Я слышала, что наиболее порочные вампиры избавились от этой потребности. Они жаждут только крови, и именно они уничтожают целые деревни и пьют с такой жадностью, чтобы убивать … — Эмма смотрела мимо него. — И то, что я не могла кончить, приводило меня в ужас. Каждый день я боялась, что стану как они.
— Не могла кончить. — Лаклейн отвел волосы с ее лба. — Я не знал. Думал, что ты обладаешь каким-то самоконтролем, свойственным только валькириям… Не знал, что это происходит непроизвольно.
Сегодня она, должно быть, потратит галлон крови на весь этот румянец.
— Неудивительно, что ты не могла достигнуть разрядки.
Эмма посмотрела на него глазами, полными боли.
— Нет, нет, если ты была молода и не знала, как, а этого все не случалось… тогда с каждым разом ты должна была чувствовать все большее напряжение.
Она кивнула, потрясенная тем, как много он понял. Именно так все и происходило.
— Ты никогда не будешь похожа на тех вампиров. Ты совсем другая, Эмма.
— Откуда такая уверенность?
— Ты добрая и нежная. Ты сострадаешь. Я бы не сгорал от страсти, если бы не знал, что ты не такая.
— Но Инстинкт заставляет тебя хотеть меня. Прежде ты говорил, что должен удержать меня рядом с собой.
— Так вот что ты думаешь? — Лаклейн обхватил ладонями ее лицо. — Инстинкт ведет меня к тому, чего я хочу и в чем нуждаюсь. Он направил меня к той единственной женщине, с кем я смогу прожить жизнь. Несмотря ни на что, ты всегда будешь для меня единственной, но без Инстинкта я бы никогда не признал в тебе пару, потому что ты другая. Я бы не дал нам ни малейшего шанса — и никогда не заставил бы тебя быть со мной.
— Ты так говоришь, будто я уже согласилась остаться.
Лицо Лаклейна посуровело, глаза помрачнели.
— Разве это не так?
— Ну, а что, если не так?
Он обхватил ладонью ее шею сзади. Глаза ликана вспыхнули голубым.
— Ты не можешь так легко говорить об этом.
— Такого прежде никогда не случалось?
— Случалось. С Боуэном.
Вывернувшись из его хватки, Эмма сжалась в комок у изголовья кровати.
— Мне казалось, ты говорил, что его пара погибла.
— Погибла. Убегая от него.
— О Господи. Что он стал делать?
— Он утратил все чувства, стал похож на ходячий труп даже больше, чем Деместриу. Если ты уйдешь, то тоже обречешь меня на подобную судьбу.
— Но если ты хочешь связать свою жизнь со мной, то моя жизнь включает и мою семью. Ты сказал, что отвезешь меня к ним. Почему не сейчас? Давай просто отправимся к ним и покончим с этим.
