Ирина Молчанова - Вампиры – дети падших ангелов. Музыка тысячи Антарктид
Ты слышишь? — раздался позади голос.
Катя вздрогнула, но не обернулась, спросила лишь:
— Что?
— Как играет похоронный марш на струнах твоей совести!
Девушка усмехнулась, покачав головой:
— Похоже, у меня не столь тонкий слух.
Ее обдало морозным ароматом — Лайонел присел рядом. Сердце забилось сильнее, она не осмеливалась встретить взгляд ледяных глаз, блуждавший по ее лицу, поэтому неотрывно смотрела на могилу.
Какое-то время молодой человек молчал, затем взял ее руку, снял перчатку и погладил указательным пальцем по венке на запястье.
Катя затаила дыхание и быстро взглянула в голубые глаза.
— Ты собираешься сделать меня вампиром? — голос задрожал.
Лайонел рассмеялся ей в лицо.
— Бессмертие? Вам, двуногие кроты?[4]
Она покраснела, а он глумливо продолжил:
— Да таких, как ты, преступление делать вампирами. Ты же всего боишься! И жить боишься, и умереть! — Молодой человек холодно улыбнулся. — А между тем ангел смерти положил на тебя глаз.
— Ангел смерти? — непонимающе переспросила девушка.
— Тот, что в дешевом кино чувак с косой.
Катя нахмурилась.
— А почему именно я?
Лайонел поднес ее запястье к губам и, вдохнув запах кожи, поцеловал.
— Во-от, в этом вся ты — маленькая самовлюбленная дрянь! — Он передразнил тоном капризного ребенка: «Почему именно я-а-а?!»
Девушка попыталась вырвать из его пальцев свою руку, но ничего не вышло, он держал крепко.
— Я просто… — Катя помолчала, а потом не выдержала и спросила: — А откуда ты знаешь?
— На тебе его отметина.
Катя нервно усмехнулась:
— Зарубка от косы на лбу или черная аура над головой?
— Не веришь, — Лайонел задумчиво улыбнулся, глядя на нее, — это хорошо. Знаешь, мой брат убежден — к смерти невозможно подготовиться…
— Ты специально явился, чтобы сообщить мне эту радостную новость?
Молодой человек вновь прикоснулся пальцем к ее запястью и оскорбленно воскликнул:
— Как тебе такое в голову взбрело?
Его глаза, казалось, заглядывали прямо в душу.
— Разве стал бы я утруждаться из-за ерунды?! — развеял он все ее сомнения. — Мне все еще от тебя кое-что нужно.
— И что же?
— Твоя кровь!
Его губы впились в ее руку, Катя легонько вскрикнула — не от боли, от испуга.
Лайонел обнажил зубы, и она увидела острые клыки.
— Ну хорошо, — испуганно пролепетала девушка, во все глаза глядя на него, — только немножко!
Он откинул голову назад и расхохотался.
Тогда Катя сердито отдернула свою руку, крепко прижав к себе.
— Ты и так чуть не утопил меня в люке! Я оставила в покое твоего брата! — Катя вскочила со скамейки и посоветовала: — А ты оставь в покое меня!
Ей самой не верилось, что она это сказала и в действительности хочет, чтобы он ушел навсегда.
На красивом лице Лайонела отразилось недоумение. Длилось оно недолго, он молниеносно оказался возле Кати, грубо схватил ее за плечи и тряхнул.
— Я могу тебя убить, если пожелаю!
Девушка гневно толкнула его в грудь.
— Так сделай это и хватит обещать!
— Глупая — Он окинул быстрым взглядом кладбище. — Человеческая жизнь так коротка, имеет смысл беречь каждое чертово мгновение!
— Как трогательно, — буркнула Катя.
Лайонел насильно усадил ее обратно на скамейку, слегка отодвинул рукав ее пальто и предупредил:
— Будет больно.
Ей хотелось плакать от злости, страха и безысходности. Сердце взмывало высоко-высоко и с неизменным томлением летело вниз — в пропасть, неизвестность. И каждый раз казалось, что, достигнув дна, сила удара размозжит этот беспокойный комочек, оставив лишь мокрый след.
— Но тебе ведь нравится причинять боль…
— Боль — это жизнь, — философски изрек Лайонел. — Убежден, если бы у тебя был шанс причинить боль мне, ты бы им воспользовалась.
— С превеликим удовольствием! — кивнула Катя.
— Ну вот, — обрадовался он, — мы понимаем друг друга. Существует одна лишь маленькая проблема: ты не можешь причинить мне боль, потому что моя жизнь осталась в далеком прошлом.
— Боль бывает не только физической, но и душевной, — напомнила девушка.
— Я исполню любое твое желание, если ты найдешь ее — мою душу. — Он презрительно скривился. — У нас нет души!
— Неправда, у Вильяма есть!
Лайонел засмеялся.
— Ну, если только у Вильяма. — Он театрально вздохнул и поднес ее руку ко рту. Острые клыки неглубоко вошли в плоть. Катя ощутила два одновременных легких укола, а затем стало необыкновенно приятно. Нежное прикосновение языка заставляло до наслаждения что-то сжиматься в животе, дыхание перехватило, сердце забилось в бешеных конвульсиях.
Золотистые ресницы дрогнули, Лайонел поднял на нее глаза и, облизнувшись, отстранился.
Девушка смотрела на свою руку как зачарованная, пока на две красные ранки молодой человек не наклеил пластырь. Лайонел положил ее руку к ней на колени, бросил через плечо: «Благодарю» — и поднялся.
Катя натянула перчатку. Сама не знала зачем, холодно не было — пожалуй, даже слишком жарко. Хотелось что-то ему сказать, но слов не находилось.
Молодой человек вышел за черную ограду и обернулся. Катя выдавила из себя улыбку. С пару секунд он пристально смотрел на нее, как будто не мог что-то решить, а потом вернулся. Запустил ей в волосы руку и вытащил маленькое черное перышко.
— У ангела смерти черные крылья и острый взгляд, — произнес Лайонел, разглядывая свою находку. — Он не знает жалости, милосердный Бог его создал таким, чтобы избавить от страданий. Но ему не чужда симпатия, любовь, преданность, у него пытливый ум. Мимо тебя он не смог пройти! О чем же это надо было думать, глядя на мертвую бабушку, чтобы сама Смерть тебя отметила?!
Молодой человек положил перышко на ладонь и сдул его:
— Живи. Только держись подальше от мертвецов и кладбищ, дважды Смерть не обмануть.
Катя послушно кивнула, а когда он отступил, сама не понимая, что делает, схватила его руку.
Он вздрогнул, но прекрасное лицо осталось бесстрастным.
— Подожди… — прошептала она.
— Забудь об этом! — рявкнул Лайонел, словно прочел ее мысли. — Я никогда этого не сделаю!
Катя еще долго видела его черную фигуру, возвышающуюся над могильными камнями. Он ушел, не оборачиваясь, а она осталась сидеть на скамейке, крепко прижав к себе руки. По венам ядом растеклась тоска и еще что-то неподвластное пониманию. Как если бы взгляд, который в один миг мог теплеть, а в другой — превращаться в раскрошенный лед, поселил у нее в сердце один острый осколок. И оно заледенело. Забыло стыд, гордость и в своем холодном панцире, тихо билось для него одного — бездушного обладателя прозрачных глаз.
