Карина Демина - Леди и война. Цветы из пепла
И остатки кофейного сервиза…
Ванну. Она немногим легче, если взять ту, которая чугунная.
…и свиту не забыть. Поваров. Куафера. Портного. Дюжину белошвеек. Массажистку… нет, с массажем Кайя сам неплохо справляется. Что еще осталось? Запас платьев. Шелковых чулок. Подвязок…
Шляпки. Перчатки. Горжетку.
Туфельки.
Веера.
Шкатулки с украшениями, вдруг да особо торжественный случай представится, а наша светлость без бриллиантов…
Кайя сначала фыркает, потом смеется, представив, видимо, обоз с особо ценным барахлом нашей светлости и утренний церемониал, когда все войско стоит, дожидаясь, когда же я соизволю определиться, какой из имеющихся нарядов более соответствует оказии и настроению.
Помнится, мне обещали амазонку с короткой курткой и четырьмя рядами золотых пуговиц.
– На четыре ряда я не согласен. – Массаж и вправду несколько затягивается, но я не возражаю.
– Почему?
– Долго расстегивать.
Существенный недостаток…
– Но платья тебе будут нужны. И драгоценности. Нам придется делать остановки. Задерживаться в некоторых городах…
…когда меня так гладят, я не способна думать о городах, остановках и драгоценностях.
Но я поняла: леди Дохерти не имеет права выглядеть недостойно.
– Все уже упаковали…
…но кровать придется оставить.
А ведь и вправду жаль.
Удобная.
Затмение Юго переждал в норе. Он слышал далекое эхо прилива, и хруст оболочки, которую пробивали гарпуны Хаота.
Близость Аномалии будоражила кровь Юго. Его тянуло выйти. Отозваться. Позволить забрать себя. Не будет больно. Хаот подарит ласковую негу забвения. К чему сомневаться? Бояться? Дрожать? Стремиться к недостижимому…
Юго воткнул в стопу шило.
Помогло.
Нет уж, хватит с него. Хаот обещает? Когда Хаот держал данное слово? Нежные напевы свирели – это ложь. Все ложь. А правда – рассыпающиеся башни Пустоши. Ветер, который никогда не пересекает незримую границу. Обессиливающие покровы песков. И комнатушка, лишенная окон. В ней – узкая кровать и ящик для вещей, которые называют личными.
Тренировки.
Вечная отупляющая усталость. Травы. Машины, которые растягивают суставы, не позволяя им терять детской гибкости. Боль, к которой Юго привык.
Переселение на границу внешнего круга. Зиккураты,{14} теряющиеся в низком небе, цвет которого непостоянен. Бараки. Для людей. Для карто. Для иных созданий, которые некогда были людьми. Рабы и ученики. Первые знают, что однажды шагнут в сумрачную тишину коридоров нижних этажей и смирились с участью расходного материала. Вторые боятся достичь предела, ведь тогда они могут пополнить число первых. Иногда даже не достигнув.
Хаот любопытен.
И Юго оказывается в другой комнате, где тоже кровать, но ящика нет. И вещей нет. Но жарко. Что бы он ни делал, жарко. Ему дают воду, он пьет, неспособный напиться. И пробует использовать силу.
Тогда и срывается.
Мир тянет к себе, и Юго, позабыв о том, чего может достичь здесь – в Хаоте нет ученика, который бы не мечтал войти в состав Ковена, получив беспредельную власть и бессмертие, – бежит…
…и вот теперь вернуться? Да ни за что!
И когда зов стихает, Юго смеется. Он слышит темноту, там, за барьерами стен. Он знает, что привело ее в мир. И знает, по какой причине сорвалось Единение.
Это забавно!
Юго пускается в пляс, воет, хохочет, сыплет ругательствами, подхваченными во всех мирах, в которых ему доводилось существовать. А остановившись, падает на пол и дрожит.
Холодно. Снова. Наконец-то. Не снаружи – внутри, как это должно быть. Сердце замедляется, почти остановившись, что тоже правильно. Юго закрывает глаза. Во сне он видит пирамиды, которые плывут и расслаиваются, существуя сразу во многих измерениях. И внешняя, чуждая энергия, переполняет резервуары. На мгновение исчезают жгуты проводящих каналов, а сеть, подпирающая небо Хаота, раскаляется добела. И трещит.
Вспышка.
Снежинка на ладони. И ветер, прорвавшийся на Пустоши. Он рожден взрывом, беззвучным, но прокатившимся по Хаоту, отраженным зеркалами миров. И одна за другой лопаются струны, которые удерживают Аномалию на месте.
Мир-кораблик качается.
И волны из праха встают одна над другой, летят, спеша добраться до освобожденного пространства. Поземка чертит путь по улицам, ведет за собой ошалевшее небо. И грозовые разряды вязнут в разреженном воздухе… паника. Наверняка паника.
Плотный кокон, сплетенный магами Первого круга. И те, кто остался по-за чертой этого кокона. Люди. И уже не совсем люди. Совсем даже не они, но тоже гибнущие…
Пожалуй, это был хороший сон. И проснувшись, Юго улыбался темноте. Правда, эйфория прошла, а дыра в ступне осталась. Не то чтобы сильно мешала – Юго умел терпеть подобные мелкие неприятности, – скорее уж раздражала, напоминая о допущенной слабости.
На рассвете он выполз из укрытия.
Пахло паленым. В том, что пожары непременно будут, Юго не сомневался, как и в том, что нынешний его отчет окажется весьма интересен. Тьма всегда позволяла людям раскрыть себя с неожиданной стороны.
– И не стало ни неба, ни земли! – Кликуша взобрался на плаху.
Пожар начался на окраине. Но ветер погнал пламя к центру.
– …ни солнца, ни луны, ни звезд…
Выгорели дотла пять кварталов. Остальные пострадали в той или иной степени. О жертвах говорили шепотом, словно опасаясь разгневать того, от чьего имени вещал старик в драной хламиде.
– …и тогда явился тот, кто выпустил огонь, сказав: вот я есть. Я возьму себе жертву малую, дабы не брать большой…
Юго остановился послушать, не столько старика, сколько тех, кто стягивался к площади. В сером мареве лица людей казались ему одинаковыми.
– …ибо вы отвернулись от меня!
Голос сорвался на крик.
– …закрыли храм мой. Забыли имя мое.
На губах кликуши выступила пена. Он трясся, но чудом почти удерживался на ногах. И безумный облик его странным образом уживался с человеческими понятиями о святости.
– Я же прислал вам огонь, мор и глад!
Кто-то взвыл и забился в судорогах.
– …и внемлите вестникам, ибо имя мое – Война!
С обезьяньей ловкостью – куда подевалась немощь – старик спрыгнул с помоста. Юго не ошибся, предположив, что двери храма будут открыты, а первую жертву принесут на ступенях.
– Напоите мир кровью детей ваших. И тогда пребудет мне сил…
В тот миг, когда девушка с перерезанным горлом все же затихла – крови достало, чтобы омыть ступени храма, – выглянуло солнце. Что ж, у Кайя Дохерти появилась еще одна проблема.
