Лэйни Тейлор - Дни Крови и Звездного Света
«Если бы она была жива», — думал Акива, то он больше никогда не смог бы посмотреть ей в глаза.
Если бы она была жива.
Ее душа осталась жить, но из-за Акивы воскреситель, Бримстоун, был мертв. Вот в одно из таких своих самых мрачных мгновений, оценив иронию судьбы, он разразился хохотом, и не смог остановиться. А потом этот неудержимый истеричный хохот превратился в нечто, совсем далекое от смеха, в судорожные рыдания — словно его душу вывернули наизнанку, обнажив живое.
Он был в пещерах Кирина, когда это случилось, никто его не слышал. Он вернулся сюда, чтобы заполучить спрятанное там кадило. Всего день пути, и он сидел в этих пещерах с сосудом и пытался уверовать, что это была Кару, но положив руку на холодное серебро, он не чувствовал ничего, и ничего не шевельнулось в глубинах его души, ничего, что позволило бы ему надеяться, что внутри вовсе не ее душа — этого просто не могло быть. Он бы почувствовал, если бы это было так. Он бы понял. Поэтому он вновь совершил путешествие, обратно через портал в человеческий мир, в Прагу. Вернувшись, он сразу же заглянул в ее окна, как делал это прежде, и увидел... две спящие, переплетенные воедино фигуры.
Его надежда была словно вдох ледяного воздуха — такой болезненной — как внезапно появившийся острый укол ревности. В одну секунду его одновременно бросало в жар и знобило, его руки сжимались в плотные кулаки, пульсируя кровью. Его окатила волна вспыхнувшего адреналина, оставив после себя нервную дрожь. Это была не она. Это была не она, и на смену волне адреналина пришла другая — волна облегчения. А затем, сокрушительное разочарование и отвращение к самому себе, за свою реакцию на увиденное.
Ему не терпелось разбудить друзей Кару. Вот кого он увидел в ее квартире: музыканта и девочку-дюймовочку, чьи глаза дадут по свирепости фору даже Лираз. Он наблюдал за ними в течение всего дня, каждую секунду надеясь, что Кару вот-вот появится, но этого так и не произошло. Кару здесь не было, и у ее подруги случались долгие минуты, когда она замирала, всматриваясь в толпы на мосту, разглядывала крыши, даже небо — таким пытливым, ищущим взглядом, который подсказывал Акиве, что она тоже ищет девушку с лазоревыми волосами.
В Эретце до него не доходил никакой шепоток или слух, который намекнул бы, что с ней сталось; не было ничего, кроме кадила, несшего с собой страшное объяснение произошедшего.
Целый месяц своей жизни Акива плыл по течению. Серафим выполнял свой долг, патрулируя северо-западные территории, бывшие некогда еще свободными, и их дикие побережья с приземистыми, расползшимися во все стороны горами. Крепости, усыпавшие утесы и вершины. Большинство цитаделей, таких как эта, были словно врыты в вертикальные расщелины в скалах, чтобы защитить их таким образом от воздушного нападения, но, в конце концов, это не имело значения. На мысе Армзин состоялось одно из самых ожесточенных сражений за всю войну — обе стороны понесли огромные потери — но и этот бастион пал. Теперь рабы трудились над восстановлением стен гарнизона, хозяева кнутов никогда не отходили далеко. Когда Акива понимал, что пристально наблюдает за ними, каждый мускул его тела натягивался словно струна.
И все это сотворил он.
Иногда это было все, что он мог сделать, чтобы остановить крик у себя в голове. Лишь бы не выдать себя. Он нашел выход, с помощью которого мог скрыть свое отчаяние в присутствии своих близких и товарищей. Иной раз ему удавалось отвлечь себя: тренировочным спаррингом, своим тайным увлечением магией или простым общением, в котором он стремился достичь прощения Азаила и Лираз.
И он, возможно, продолжил бы идти по этому пути еще какое-то время, если бы не завершение... последствий событий... пришедших в Империю.
Все случилось в одночасье, и вызвало у императора такие гнев и негодование, которые откликнулись столь невероятной бешеной яростью, которая могла вызвать бурю на море и полопать почки на деревьях Сикоракса так, что с них облетели бы нераскрывшиеся бутоны, напоминающие крылья мотылька в садах Астрая.
В большом диком сердце земель, которые день за днем становились жертвой нападения на караваны рабов и кровавой бойней, кто-то начал убивать ангелов.
И кто бы это ни был, у этого неизвестного получалось это очень, очень хорошо.
9
ЗУБЫ
— Эй, Сьюзи?
— Ммм?
Сусанна сидела на полу, перед ней на стуле было установлено зеркало. Она дорисовала розовые кружочки на своих щеках и лишь после этого смогла поднять взгляд. Посмотрев на Мика, она увидела, что он смотрит на нее с тем беспокойством, которое порой появляется у него меж бровей. Очаровательные морщинки.
— Что такое? — спросила она.
Он опять посмотрел в телевизор, стоящий напротив него. Они были в квартире, которую он делил еще с двумя музыкантами. В доме Кару телевизора не было. Сусанна жила в основном теперь там, там же они обычно проводили свои ночи (цирковое шоу СМИ потихоньку сошло на нет). Мик ел хлопья и смотрел новости, пока Сусанна готовилась к своему ежедневному представлению.
Хоть это и приносило им приличные суммы, но Сусанне не сиделось на месте. У кукольного шоу есть особенность — тебе нужно делать одно и то же снова и снова. Эта способность в темпераменте Сусанны отсутствовала напрочь. Ей слишком быстро становилось скучно, в отличие от Мика.
— Что с тобой такое? — спросила она его уже в который раз за последнее время. — Мне почти никогда не нравились люди, даже в малом количестве. Но я никогда не устаю от твоего присутствия.
— Это все моя супер-сила, — сказал он. — Так сказать, невероятная притягательность.
Когда он оторвался от телевизора, его задумчивые морщинки стали глубже.
— Кару ведь собирала зубы, правильно?
— Ум, ага, — сказала, отвлекаясь, Сусанна. Она провела пальцами по накладным ресницам. — Для Бримстоуна.
— Какие именно зубы?
— Всякие. А что?
— Уф.
Уф? Мик вернулся к телевизору, а Сусанна тут же напряглась.
— Что такое? — опять спросила она, поднимаясь с пола.
Показывая на пульт, чтобы нажать на кнопку громкости, Мик сказал: — Тебе нужно это увидеть.
10
УЛЕЙ
— Они знали, что мы придем.
Восемь серафимов стояли в пустой деревне. Свидетельства внезапного отъезда были повсюду: двери стояли открытыми нараспашку, дым валил из трубы, мешок лежал там, где он, по-видимому, выпал из какой-то тележки и зерно было рассыпано. Ангел Безена снова обернулась к колыбели, которая лежала на приступке. Колыбелька была вырезана и очень искусно отполирована. Она могла видеть следы пальцев на ней, оставленных там, после многократного покачивания многих поколений. «И пение», — подумала она так, будто могла слышать и это тоже, и почувствовала, только на мгновение, мучительные размышления матери-зверя, которая признавалась сама себе на этом же месте в том, что это было слишком тяжело — взять и покинуть свой дом.
