Убиться веником, ваше высочество! (СИ) - Брэйн Даниэль
— Да-да, Этьена, мы все знаем, как ты мечтаешь надеть чужую корону, — протянула Габи так язвительно и злобно, что даже мне сделалось не по себе. — Учти, тронешь Эдме, мечтать будешь только о том, чтобы сдохнуть быстро и безболезненно. Поняла? — И она подала мне руку. — Иди сюда, Эдме, не бойся. Этьена баба умная, она меня злить не будет, правда, Этьена? Ей еще жизнь дорога.
Габи осторожно потянула меня за рукав, я подошла, и мысли мои были немного паническими. Какая принцесса? Ладно бы из меня, но Этьена права — из нас пятерых? Отребье, как верно заметила благочестивая мать, не ловят на улице, чтобы выдать за члена королевской семьи, и я машинально оглянулась на дверь.
— Ложись со мной, — грустно сказала Габи, — все равно не сбежишь. Все здесь заперто. Тебя отпустят, Эдме, не бойся. Ложись и спокойно спи.
Я села на лавку, позволила Габи уложить себя рядом с ней. Прожженая кабацкая девка обращалась со мной бережно, как с младшей сестрой, и это была не показуха, не попытка подмазаться, да и к кому? Я пристроила голову на подобии подушки, отметив, что Габи старается лечь так, чтобы мне было удобно на узком ложе.
Я не сбегу, но меня отпустят, поэтому мне нечего бояться. Если только…
— Этьена, я тебя предупредила, — громко сказала Габи. Кто-то невесело фыркнул, и Изабо потушила единственную свечу.
Глава 4
— Глупости, никто не ест людей.
— Тогда куда они все пропадают?
Я думала, что сна мне не видать, но, может, из-за того, что лежала неподвижно, боясь потревожить Габи, я заснула и спала на удивление крепко. Но я не удивилась, очнувшись черт знает где и услышав странные разговоры.
— А кто знает, куда они пропадают, Изабо? — Габи давно проснулась, я лежала на лавке одна, заботливо прикрытая то ли чьей-то юбкой, то ли куском ткани… — А тебе, Этьена, чего не сидится в Комстейне, а?
Я лежала с закрытыми глазами и упорно делала вид, что сплю. Что значит — никто не ест людей?
— Что я тут вижу? Работу с утра до ночи? — хрипло рассмеялась-простонала Этьена.
— В Астри, конечно, ты будешь на перине лежать, как госпожа, — ехидно согласилась с ней Габи, а я замерла. Астри? — Долго нас держать не будут, сегодня-завтра придут, посмотрят и вышвырнут. Соланж, ты ведь уже раз попадалась?
— Да такая же пузатая ходила, а Фелис уже пятый год идет… Они меня ищут, наверное, — вздохнула Соланж. — Рене опять меня побьет. Чего доброго, решит, что и этот ребенок нагулянный.
— Вот и выходи замуж, Этьена, особенно за чудовище! Одними побоями не отделаешься! — веселилась Габи, но особой радости в ее голосе я не слышала.
Астри, Астри… В Астри собирались бежать рабы. Если попробовать построить логическую цепочку: они подгадали время побега, они знали, что ловят девиц, чтобы отправить их в Астри — раб в Астри станет свободным, а девушек там съедят. Съест чудовище — впрочем, это как раз бабьи сказки, а еще принцесса, при чем тут принцесса, почему на нее кто-то должен быть похож?
Самое очевидное: отправить должны принцессу, но принцесс на всех чудовищ не напасешься, и поедет похожая бесправная девка с улицы, ее не жалко, если что. Если — что? Если ее съедят. Я закатила глаза под сомкнутыми веками. Годится для детской книжки. Достроим версию: рабы ждут, пока в Астри отправится караван, посольство, что угодно. С охраняемым караваном шансов добраться до цели больше, но, конечно же, не рабу.
Глупо. С моей точки зрения, кто знает, что там на самом деле.
Дверь открылась. Я приоткрыла глаз — я не видела дверной проем, но могла понаблюдать за реакцией женщин.
— Ты и ты! — гаркнула вчерашняя благочестивая мать. — Вон отсюда! А ты — собирайся, и девку подними. Она вообще живая?
На меня что-то свалилось, к счастью, не тяжелое, какие-то тряпки, и я сочла нужным дернуться.
— Что стоишь, кому ты нужна со своим брюхом? Проваливай, и ты, бесстыжая, тоже вон! А вы собирайтесь!
Благочестивая мать с таким грохотом захлопнула дверь, что притворяться спящей я уже не могла, к тому же благодетельная монашка продолжала драть глотку в комнатах по соседству.
Я приподнялась, Габи присела рядом со мной и обняла за плечи.
— Не бойся, Эдме. Я подожду тебя за стенами монастыря, — пообещала она. — Пойдем домой, госпожа Трише нас накормит. Вон ты какая стала чистенькая, — улыбнулась Габи. Я кивнула: дурочка, я дурочка. Нет, кто бы мог подумать, что идиотская максима «дурой жить легче» в кои-то веки окажется самой работающей?
— Долго вас ждать? — завопила благочестивая мать на весь коридор, и Габи поднялась. Соланж тоже, они вышли, прикрыв дверь, и мы остались втроем: я, Изабо и Этьена.
Я села на лавке. Этьена подскочила ко мне, схватила тряпки — похоже, одежда, и неплохая, угрожающе сунула мне под нос сжатый кулак. Иди к чертовой матери, дура, последнее, что я намерена делать, это воевать с тобой за тряпье. Но я недооценила Изабо: она молча подошла, выдернула у Этьены часть вещей, а как только та попыталась огрызнуться, схватила ее за волосы, сильно дернула вниз, вверх и отшвырнула визжавшую Этьену в угол комнатушки.
Кажется, меня еще мало били — в самом прямом и положительном смысле, и Габи права, надо выбираться отсюда и бежать под крылышко госпожи Трише. При всех ее отталкивающих манерах и привычке унижать каждого, кто не успел напиться до полусмерти, я там прожила девять лет, уцелела и не сдохла ни от голода, ни от побоев. «От добра добра не ищут» — еще одна дурная максима, но это на взгляд человека эпохи сытого гуманизма.
Драки не случилось — не в последнюю очередь, видимо, потому, что монашки бы не церемонились. Битая уличная девка и баба все равно сгодятся для цели, ради которой нас сюда приволокли.
— А ты что? — окрысилась на меня Этьена. — Сидишь сиднем, дурная! Так и будешь в тряпье?
— Это хорошее платье, — прохныкала я, попытавшись пустить слезу, но не вышло. Главное не переиграть. — Не отдам.
Этьена плюнула и продолжила наряжаться, я наблюдала за процедурой с интересом. Женщины разоблачились донага, друг друга не стесняясь, а я могла оценить, как выглядит одежда если не принцессы, то по крайней мере не нищенки.
Длинная белая — относительно, отдающая желтизной — рубаха, чулки, которые подвязывались под коленом; корсет, и обе женщины были вынуждены обратиться друг к другу за помощью, потому что альтернативой была только никчемная я; сверху нечто вроде короткого платья с короткими же рукавами, из-под которого торчала рубаха; длинная юбка и наконец куртка в цвет юбки.
Все лишнее летело ко мне — я механически складывала, но то Изабо, то Этьена подходили и забирали у меня рубаху или юбку. Я недоумевала, потому что на вид и по размеру все было абсолютно одинаковое, да и обе женщины становились похожи как близнецы. Потом я подумала, что мне влетит от госпожи Трише за оставленное платье, но не идти же искать его по всему монастырю?
Новую обувь нам никто не принес, из чего я заключила, что туфли стоят намного дороже одежды. Этьена и Изабо уселись в противоположных концах комнатушки и гипнотизировали одна другую колкими взглядами. Не дергают патлы друг другу, а особенно мне, и на том спасибо.
— Хоть бы поесть дали, — пробурчала Этьена. Изабо криво ухмыльнулась.
Ждали мы долго. Я затруднялась сказать, сколько времени прошло, из коридора доносились короткие команды и женские голоса, часто возмущенные, солнечный луч сперва зажегся на углу зарешеченного окна, затем переполз на стену, и за нами все же явились.
— Пошли! — приказала монашка. — А ты что сидишь? Почему не переодета?
— Она блажная, благочестивая мать, — низко склонив голову, пояснила Изабо. — Дурочка.
— Вчера-то такой дурочкой не была, — проворчала монашка, но, как мне показалось, слова Изабо ей многое прояснили. — Пошла, пошла! Натащили в обитель всякую шваль!
Она грубо толкнула меня в плечо. Я вывалилась в коридор — метрах в десяти была распахнута дверь и играло сумасшедшее солнце. Первое, что я услышала, как только ступила во внутренний двор и заморгала от яркого света, был недовольный девичий визг:
