Екатерина Неволина - Два шага до рассвета
— Девчонка сбежала! Внимание всем! Осмотреть весь этаж! — донесся до меня приглушенный голос.
Нет, выбора не оставалось. Только вниз.
Я, словно перед прыжком в ледяную воду, вдохнула побольше воздуха и начала спускаться.
Лестница казалась мне бесконечной. И кто же придумал делать такие неудобные крутые ступени! Дом давил на меня всей своей тяжестью: и сверху, и снизу, и сбоку. Я казалась себе песчинкой, по собственной дурости угодившей прямиком между молотом и наковальней.
Шаг. И еще шаг. Через боль, через страх, через сомнения. Они думают, что я — только глупая пешка. Кто сказал, что это шах? Я еще вполне повоюю.
Бесконечная лестница. И чудовищная тишина. Такая плотная, что, казалось, ее можно пощупать рукой. Такая, словно мне заложили ватой уши. Не бывает мира без звуков. Такого белого и пустого мира… Я шла по лестнице, будто спускаясь в самый центр земли. Как Алиса, упавшая в глубокую‑глубокую кроличью нору. Интересно, я тоже попаду в Страну чудес?…
В тот момент, когда я уже отчаялась, лестница вдруг закончилась. А еще я, наконец, услышала звуки. Тихие звуки музыки.
Я не знаю, звучала эта музыка наяву или только в моем сердце. Неизмеримо прекрасная. Словно тысяча закатов и рассветов, словно тысяча нежных слов и объятий, словно тысяча взглядов любимых глаз — нет, всего один взгляд, но наполненный такой чудовищной нежностью, что на глаза наворачивались слезы.
Завороженная, я шагнула в огромную темную комнату.
Перед глазами немного плыло, и мне казалось, что я снова ощущаю легкий запах фиалок. Музыка вела меня, словно я была рыбкой, попавшейся на невидимый крючок. Рыбкой, которая не желала освободиться, а наслаждалась своей же мукой. Странно, эта музыка пробуждала в моем сердце и наслаждение, и боль — или это было настолько острое наслаждение, что уже становилось болью?…
Я сделала еще шаг, и меня посетило чувство дежавю. Будто я когда‑то уже испытывала такие ощущения. Когда‑то не слишком давно, хотя и не так ярко…
И тут я увидела его.
Он стоял ко мне спиной и играл на флейте. Его камзол на этот раз был темно‑синим, расшитым золотыми нитями, с кроваво‑красными рубинами (я почему‑то не сомневалась, что это рубины) по рукавам.
Он играл, не замечая меня, а я стояла за его спиной, растерянная и потрясенная, не в силах ни на шаг сдвинуться с места.
Мои глаза были мокры от слез, а сердце до того измучено болью и сладкой истомой, что я не знала, сколько прошло времени: минута или целый век.
Но тут он опустил флейту и медленно — очень медленно повернулся ко мне.
Я увидела, что он очень стар, но все равно дивно прекрасен. Его лицо и глаза лучились мягкостью и добротой, будто укутывая меня в эти лучи, словно в кокон. Так спокойно и так хорошо мне не было еще никогда.
Какое же это счастье, когда на тебя смотрят с заботой и любовью!
— Дитя мое, ты устала, — произнес вельможа мягким, глубоким голосом, в котором, как и во взгляде, звучала безграничная любовь и нежность. — Не бойся, никто тебя не обидит. Ступай к себе. Все будет хорошо.
Он улыбнулся — заботливый отец, наставляющий глупую дочку.
— Ну иди же.
Я не могла произнести ни слова, поэтому только кивнула и пошла обратно к лестнице.
— Полина, — мягко остановил меня его чудесный голос, — не стоит подниматься по лестнице. Она не слишком удобна для тебя. Лучше воспользуйся этим… — он на минуту замялся, — подъемником… Лифтом!
Тонкая бледная рука, обрамленная тонкими кружевами надетой под камзол рубашки, указала мне на небольшую дверцу, и я, снова смущенно кивнув, нажала на кнопку и вошла в кабинку тут же открывшегося передо мной лифта.
Глава 3
Он шагнул ко мне и молча сжал в объятьях. Так порывисто и крепко, что я невольно застонала, и Артур сразу ослабил хватку:
— Извини, я так… волновался за тебя.
Слово «волновался» он произнес с легким изумлением, будто не привык испытывать это чувство.
Если бы Артур вернулся немного раньше, еще до моего неудавшегося бегства, я бы припала к его груди и, рыдая, рассказала о том, что мне довелось пережить. Однако сейчас я совершенно успокоилась и перестала бояться.
— Все хорошо. Нет, все просто замечательно! — ответила я и взахлеб принялась рассказывать Артуру о встрече со старейшиной вампиров. История с Виолой меня на данный момент совершенно не интересовала.
Артур слушал меня молча, чуть сдвинув брови так, как будто ему не очень нравилось все то, что он слышал.
Самое странное, что и я с каждым произнесенным словом как будто теряла частичку своего энтузиазма. Моя восторженность увяла на глазах, будто оставленная без воды роза, и в конце концов я растерянно замолчала.
— Я рад, что Отец произвел на тебя благоприятное впечатление, — произнес Артур несколько сухо.
Я нахмурилась. Петр со странной связкой старинных ключей, старейшина — добрый, всепрощающий отец… Они что, устроили тут для себя личное небо?… А я уже, заметим, второй раз за день повелась на их дешевые фокусы. Это слишком даже для меня!
— Полина, тебе придется пожить здесь до тех пор, пока опасность не минует. Не бойся: я буду рядом. — Артур взял мою руку. От его холодных пальцев шло странное тепло. То, которое ощущаешь скорее не кожей, а напрямую — сердцем, и я чувствовала, что это не те штучки, в которых его собратья большие мастера, а нечто искреннее, настоящее.
Я подняла на Артура глаза и, встретившись с темно‑вишневым глубоким взглядом, робко улыбнулась.
— Дикие охотятся за тобой, и я не знаю лучшего способа уберечь тебя, как поселить здесь, — продолжал он.
— А что будет с моими родителями? — спросила я, кажется, окончательно придя в себя.
— К ним уже выехал один из наших людей. Он успокоит их, они поймут, что с тобой все в порядке, и будут думать, что сами проводили тебя, скажем, в закрытую школу‑пансион.
Услышанное мне не понравилось. Они что, превратят моих родных в зомби, будут копаться в их мозгах и внушать все, что им будет угодно?! Не удивительно, что вампиров боятся.
— Это единственный выход, — добавил Артур, видя, как в моих глазах проснулось недоверие. — Мы не сможем обеспечить тебе надлежащую охрану в твоем доме. К тому же, оставшись там, ты подвергнешь опасности своих родителей.
— А так не подвергну? — я вырвала руку и отступила от него на шаг.
— Охотник диких быстро поймет… почует, что тебя нет, а значит, твои родители перестанут его интересовать. К счастью, он сейчас еще слаб. Так всегда бывает после инициации.
