Нора Робертс - Долина Молчания
Весной здесь распустятся оранжевые лилии, яркие головки аквилегий, элегантные шпили наперстянки — живой, пестрый ковер.
Но теперь цветы уже давно отцвели, а листья деревьев окрасились в желтый и красный цвета — предвестники их скорой гибели.
Сам камень — белый, широкий, похожий на алтарь — лежал на древнем сером дольмене[5].
Лучи солнца, пробивавшиеся сквозь листву и туман, исчерчивали белый камень и отражались от серебряной рукояти погруженного в него меча.
Мойра почувствовала, что у нее стынут пальцы.
Историю меча она знала с раннего детства. О том, как боги выковали его из молнии, моря, земли и ветра. Как Морриган сама принесла меч и алтарный камень на это место. Здесь же она погрузила клинок в толщу алтаря по самую рукоять и огненным пальцем вырезала надпись:
Вложенный в ножны рукой богов,
Извлеченный рукой смертного,
Тому, кто взял этот меч,
Суждено править Гиллом
Остановившись у подножия камня, Мойра еще раз прочла надпись. Если так суждено богами, это будет ее рука.
Задевая подолом плаща мокрую траву, она поднялась сквозь туман, пронизанный солнечными лучами, на вершину Холма Фей. И встала позади камня.
Потом впервые за весь долгий путь она подняла голову. Сотни людей — ее народ — рассыпались по полю, до бурой ленты дороги, и смотрели на нее, не отрывая глаз. И если ей суждено взять меч, за каждого из них она будет в ответе. Заледеневшие пальцы дрогнули.
Мойра постаралась успокоиться, обведя взглядом обращенные к ней лица, и подождала, пока за ее спиной займут место трое праведников.
Люди все еще торопливо поднимались по склону холма, боясь пропустить церемонию. Она хотела, чтобы голос ее звучал спокойно и уверенно, и поэтому подождала еще немного и позволила себе взглянуть на тех, кого любила больше всего.
— Миледи, — прошептал один из старцев.
— Да, секунду;
Затем Мойра медленно расстегнула брошь и сбросила плащ. Широкие рукава платья соскользнули с поднятых рук вниз, но Мойра не чувствовала холода. Изнутри поднималась волна жара.
—Я слуга Гилла! — выкрикнула она. — Дитя богов. Я пришла сюда, на это место, чтобы склониться перед волей Гилла и волей богов — кровью, сердцем, душой.
Она шагнула к камню.
Все стихло. Казалось, даже воздух стал непроницаемым. Мойра протянула руку, обхватила пальцами серебряную рукоять.
Она почувствовала исходящий от меча жар, ощутила его музыку. «Да, да, — мелькнуло у нее в голове. — Конечно. Он мой и всегда был моим».
С шелестящим звуком соприкасающейся с камнем стали она извлекла меч из плиты и подняла его над головой, направив острие в утреннее небо.
Мойра знала, что люди приветствуют её радостными криками, а некоторые даже плачут, знала, что все преклонили колени. Но ее глаза были устремлены на острие клинка и луч света, ударивший в него с неба.
Она чувствовала, как в нее проникает этот яркий свет, ощущала его жар, его силу. Руку вдруг обожгло, и на ней появился — словно начерченный богами — знак кладдаха, символ королевы Гилла. Потрясенная и воодушевленная этим божественным признанием, Мойра опустила глаза. И встретилась взглядом с Кианом.
И на мгновение забыла обо всем. Остался только он — лицо в тени капюшона плаща и глаза, синие и яркие.
Неужели такое возможно? Держать в руке свою судьбу, а видеть только его? Неужели именно в его глазах она видит отражение собственной участи?
—Я слуга Гилла, — сказала Мойра не в силах оторвать взгляд от Киана. — Я дитя богов. Этот меч и все, что он защищает, принадлежат мне. Я, Мойра, королева-воительница Гилла. Встаньте и знайте, что я люблю вас.
Она стояла, высоко подняв меч, а святые старцы возложили на ее голову корону.
Киан был знаком и с черной магией, и с белой, но такого ему еще не приходилось видеть. Лицо Мойры, смертельно бледное, когда она подошла к камню и скинула плащ, буквально расцвело, когда ее рука взялась за меч. Серьезные и грустные глаза засверкали, словно сталь, освещенная солнцем.
И взгляд этих глаз, встретившись с его взглядом, острым клинком пронзил его сердце.
Величественная и хрупкая, словно амазонка, подумал Киан. Неожиданно царственная, неожиданно вдохновенная и неожиданно прекрасная.
Чувства, возникшие в его душе, не имели права на существование.
Киан отступил и повернулся, чтобы уйти. Хойт положил ему руку на плечо.
— Ты должен подождать ее — королеву.
— Ты забываешь, что для меня это ничего не значит. — Киан удивленно вскинул брови. — Кроме того, я уже достаточно долго пробыл под этим чертовым плащом.
Движения его были стремительными. Ему хотелось скрыться от света, от запаха людей. От этой силы и от этих серых глаз. Он жаждал прохлады, темноты и тишины.
Он едва отошел от холма, как его догнал Ларкин.
— Мойра попросила меня узнать, не хочешь ли ты вернуться в замок верхом.
— Спасибо, я дойду. Хочу прогуляться.
— Потрясающе, правда? А она была... ну, яркой, как солнце. Я всегда знал, что Мойра будет править Гиллом, но увидеть все своими глазами — совсем другое дело. Как только она дотронулась до меча, она уже стала королевой. Этого нельзя было не заметить.
—Если Мойра хочет остаться королевой и иметь подданных, то ей лучше воспользоваться этим мечом.
—Так она и сделает. Ладно, Киан, давай сегодня не будем думать о грустном. Сегодня праздник, все будут веселиться и пировать. — Продолжая улыбаться, Ларкин ткнул Киана локтем. — Она, конечно, королева, но сегодня праздник для всех.
— «Армия, как и змея, передвигается на брюхе»[6].
— Что?
— Это сказал… впрочем, неважно. Ну, что ж: веселитесь и пируйте. А завтра королям, королевам и их подданным лучше заняться подготовкой к войне.
— Такое чувство, что мы только этим и занимаемся. Нет, я не жалуюсь, — продолжал Ларкин, не дав Киану возразить. — Наверное, просто устал ждать и хочу поскорее оказаться на поле боя.
— Разве ты уже не сражался?
— Мне нужно отомстить за Блэр. У нее еще болят ребра, и она никак не наберется сил, хоть и не признается в этом. — Лицо Ларкина помрачнело, когда он вспомнил о том, что случилось с Блэр. — Надо признать, что она довольно быстро выздоравливает, но я никогда не забуду того, что с ней сделали эти твари.
— Опасно идти в бой с чувством личной мести.
