Марина Суржевская - Риверстейн
— Он и заслужил этого больше, чем те старцы, — тихо сказала Ксеня.
Я рассмеялась, но подруга мой смех не поддержала.
— Серьезно, Ветряна. Что сделали для нас какие-то выдуманные старцы? Ничего… а лорд… с его появлением в Риверстейн пришла жизнь. Он обо всех нас позаботился. С ним Риверстейн перестал быть тюрьмой и стал домом, которого у нас никогда не было. Он добрый, щедрый, благородный и сильный… он не такой как остальные, он настоящий…волшебник.
А воззрилась на необычайно серьезную подругу.
— Святые старцы! Ксеня! Ты еще скажи, что влюбилась в лорда! Как Рогнеда!
— Ты так говоришь, словно влюбиться в лорда — это стыдно? — огрызнулась она. Я замялась.
— Да я не это хотела сказать… просто как-то странно слышать это от тебя! Я думала…
Действительно, что я думала? Не знаю что, но в словах и мыслях запуталась окончательно.
— Ты думала, что глупая Ксеня навсегда останется ребенком? — спросила она. Я оторопело ее рассматривала. А ведь и правда… когда Ксеня успела повзрослеть? Те же каштановые кудри, те же глаза с рыжинкой и легкая россыпь веснушек, но взгляд… совсем взрослый, чуть грустный. Она печально улыбнулась.
— Какая разница, что я чувствую к лорду Дарреллу? Он меня и не видит. Как и всех остальных в приюте.
— Почему?
— Почему? Ты, что правда, не понимаешь? — мрачно спросила Ксеня.
— Да чего же?
— Того… того, что лорд Даррелл видит только тебя!
Я уставилась на подругу с искренним изумлением, хотела даже рассмеяться, но посмотрев ей в лицо — не стала. И еще я почувствовала себя виноватой. Хотя, вроде бы, не за что.
— Глупости какие! Да с чего ты взяла, Ксеня?
— С того, что я вижу, как он на тебя смотрит! Как старается прикоснуться. Оберегает… Только ты со своей… отстраненностью и способна этого не замечать! Даже эти платья… — она мрачно кивнула на синюю ткань, — не для нас он наряд выбирал. Для тебя. Точно под цвет твоих глаз…
Я смотрела на нее чуть ли не с ужасом. К горлу подкатил ком, как тогда, в разговоре с Рогнедой. И привычно захотелось сбежать.
— Ксеня, — твердо сказала я, — ты сошла с ума. Между мной и лордом Дарреллом ничего нет и быть не может. Не понимаю, что на тебя нашло.
Ксеня вспыхнула, вскочила.
— И не понимай. Ты же кроме себя никого вокруг и не видишь… как же, у тебя Сила, у тебя Аргард… все вокруг тебя крутятся. Куда уж тут понять глупости, которые мелет пустышка Ксеня!
И вылетела из комнаты, оставив меня сидеть с открытым ртом.
* * *В трапезную не пошла. Просто сил не было видеть лица воспитанниц, наставниц. Мирные разговоры, сетование на нудные занятия, планы на дальнейшую жизнь… все пустое. Я не могла себя заставить окунуться во все это. Когда раздался звон колокола, извещая о начале уроков, я потихоньку выползла из своей комнаты и по стеночке побрела в сторону трапезной, надеясь, что все воспитанницы уже в ученической.
Разговор с Ксеней оставил внутри чувство глухой растерянности и непонимания.
Хвала матери, в трапезной было пусто. Только дневальщица убирала со столов, да Авдотья хлопотала у остатков обеда.
— Ветряна! — всплеснула она руками, — ты почему не пришла обедать? Что-то с тобой девочка неладное твориться, уж мне-то видно… ты не заболела? Я ж только за тебя порадовалась, мол такая ладная да пригожая стала, а тут опять… побледнела, как немощь… что с тобой, девочка? Неужто опять мистрис Гарпия на тебя осерчала?
Я нервно хмыкнула. Осерчала Гарпия, еще как… и сейчас серчает, верно… если жива еще. Постаралась не думать об этом и попросила у Авдотьи какой-нибудь еды.
— Так сейчас, горюшко, сейчас! Вот тебе пирог, кушай, подожди сейчас молочка налью… свеженькое, с утречка из-под коровки, каждое утро из деревни приносят! Еды-то теперь вдоволь, лорд наказал всех кормить, сколько захотят! Воспитанницы-то поначалу по пять раз за добавкой приходили, горемычные, что съесть не могли — по карманам прятали… да в комнатах, под тюфяками! Так одной из младшеньких, мыши чуть нос не откусили ночью! Развелось серых тварей несчитано, от того, что девчонки харчи по углам совали… зато теперь девочки успокоились, попривыкли, что еды вдоволь. Даже таскать перестали.
Я разморено слушала ее болтовню, улыбаясь и жуя пирог. Так я и сама хлеб с сыром под тюфяком прячу, конечно, для мышей это первое лакомство. Надо убрать, а то чего доброго проснусь ночью, а на груди эта гадость с хвостом сидит, к носу моему примеряется!
— А Данина как ругалась! — расхохоталась Авдотья! — мыши, они же заразу всякую переносят, а девчонки их сами и расплодили. Лорд строго-настрого запретил еду в опочивальни таскать. Воспитанницы послушались… его вообще все слушаются…
Я снова затосковала.
— А где Данина, не знаешь?
— Так отпустил ее лорд в Пустоши. Еще и еды приказал с собой дать, побольше… Сын у Данины приехал из столицы, он у нее большой человек теперь, знахарь! Травница сказала, самого короля, может, врачевать будет. Ну или приближенных его… повезло, в общем! А то она сама не своя была, все за сынка переживала! — Авдотья склонилась ко мне, понизив голос до шепота, — я уж, дура, подумала, что беда с мальчишкой, что Зов его манит… вот глупая курица! — и она истово осенила себя священным полусолнцем, — а ты ешь, ешь, девочка! А ты чего опять в этом балахоне? Вам же такие платьица красивые выдали? Прям под цвет твоих глаз!
Я подавилась пирогом, и кухарка заботливо похлопала меня по спине.
— Да так… испачкала… — невнятно пробормотала я.
— Так то дело поправимое! Вона какие штуки лорд поставил, с теплой водой! Постираешь! А говорят, вам еще один наряд скоро привезут, чтоб на смену, значит… кто-то даже слышал, что бирюзовые платьица будут, с золотой вышивкой… но врут, верно. Все ж вы не королевишны, а сиротки…ох, я тебе еще молочка вот подолью…
— Спасибо, Авдотья, — сдавленно сказала я, — спасибо…
— Да ты чего, милая, кушай на здоровье! У меня ж раньше сердце кровью обливалось, на вас глядючи, а сейчас — радуется!
Я посмотрела на ее румяные полные щеки и сияющие глаза с тонкими лучиками морщинок. мне она и раньше казалась красавицей, а сейчас и подавно! Что — то в ней неуловимо изменилось, словно в нею вдохнули новую жизнь…
— Авдотья, — неожиданно для самой себя, сказала я — ты ждешь ребеночка?
Кухарка охнула, прижала руку к губам, но счастье, что рвалось из нее было не сдержать, и она снова расплылась широкой радостной улыбкой.
— Как же ты узнала, милая? Никому ведь не говорила, а по телу пока не понять… А впрочем… я всегда знала, что ты особенная девочка, вот здесь где-то чуяла, — она смешно приложила пухлую ладонь к груди, — ты же мне и напророчила, Ветряна…
