Алисия Дэй - Освобождение Атлантиды
— Ты мне нужна сейчас же, Кили, — сказал он, слегка касаясь ее, напрягая все мышцы, заставляя себя ждать.
— Ты мне тоже нужен, — она поцеловала его, и он вошел в нее до самого конца, вонзая член в ее узкий, влажный жар, чувствуя, как ее ножны сжимают его и удерживают, пока не почувствовал, что может взорваться прямо сейчас, как какой-то неопытный юнец.
Кили, почувствовав его, вскрикнула. Его плоть наполняла ее, растягивала настолько, что нервные окончания сжигало горячее сочетание боли и удовольствия. Хотя она была настолько влажной от желания, что ее тело приспособилось к его размерам и обхватило его, желая большего.
Желая, чтобы он двигался.
— Не останавливайся, — она задыхалась, поднимаясь вверх и скользя вниз по его пенису, словно по стали, заключенной в бархат. Он был настолько твёрдым и длинным, что касался какой-то точки глубоко внутри нее, что сводило ее с ума. — Прошу, сильнее.
Он пожирал ее рот горячими, властными поцелуями, входя в нее всё глубже и глубже в ритме, который заставил ее постанывать в бреду желания. Жар и сильнейший голод охватили ее настолько, что она отчаянно хотела его, отчаянно хотела кончить, отчаянно желала насытить невыносимую жажду.
Кили укусила его шею, совершенно потеряв разум, и он прорычал что-то на атлантийском, потом вошел в нее настолько глубоко, что она закричала, приблизившись так близко к краю, что почти не могла этого вынести.
Он остановился, удерживая ее на месте, оставаясь внутри нее, ожидая, пока она посмотрит на него. Она была словно в тумане, прошептав бессвязно:
— Что? Почему ты остановился?
На его лице появилось выражение мужского триумфа, в его глазах светилось что-то дикое.
— Моя. Скажи мне. Скажи, что ты — моя, и я оттрахаю тебя так, что ты выкрикнешь мое имя.
Его грубые слова возбудили ее еще сильнее, хотя она и понимала в чем дело. Он заявляет о своих правах. Доказывает свое право на владение. Заставляет ее признать, наконец-то, что она — его женщина.
Но всё же предоставляя выбор ей. Она могла и отказаться.
Что-то перевернулось в ее сердце при этой мысли. Нет, она не могла. Не могла отказаться. Глядя ему в глаза, которые теперь смотрели на нее недоверчиво, в которых теперь светилась боль, она знала, что должна делать.
Признать правду, несмотря на последствия.
Она подняла голову и посмотрела ему в глаза.
— Да. Я — твоя.
Он закричал от радости, а потом еще раз поцеловал ее, снова врезаясь в ее тело с большей силой, нежели прежде. Когда он поднял голову, она едва могла дышать от напряжения, охватившего ее тело.
— И ты — мой, — сказала она в ответ.
— Навсегда, — ответил он. — Навсегда, mi amara.
Потом он исполнил своё обещание, входя в нее снова и снова, пока она не испытала экстаз, выкрикнув его имя.
Джастис задрожал, почувствовав странное эротичное прикосновение к своим плечам рук Кили в перчатках, когда всё ее тело напряглось под ним. Ее ноги обхватывали его талию, как тиски, и она кончила, выкрикивая его имя, ее тело сжимало его член, сотрясаясь от удовольствия, поэтому он даже и не надеялся сдержаться. Джастис вошел в нее так глубоко, как мог, и оргазм накрыл его приливной волной. Подобного по силе он прежде не испытывал. Ее оргазм всё длился, и каждый спазм вызывал его собственное освобождение. Он был уверен, что его колени подогнутся от подобного наслаждения, но черт его побери, он будет держаться столько, сколько возможно. Он притянул ее еще ближе к себе.
А потом мир вокруг них взорвался, и он погрузился в водоворот цветов. Зеленый и золотой кружились вокруг него. Он знал почему-то, что видит ее ауру, — видит ее подлинную сущность. Он с удивлением любовался насыщенной, яркой красотой этой сущности, а потом погрузился в ее душу.
Всё, чем она была, всё, что она пережила, обжигающей молнией промелькнуло перед ним. Он увидел ее несчастное детство, чувствовал муку малышки, чьи родители считали ее ненормальной. Он испытывал беспомощную ярость к родителям, способным обидеть собственное дитя.
Он увидел ее доброту и невероятную щедрость, чувствовал, что ее обижали тысячи раз, — бесчувственные друзья и завистливые коллеги. Она ощущала себя отверженной.
Его сердце разрывалось, когда он испытал ее муку, вызванную каким-то мужчиной, и дал клятву найти ублюдка и оторвать ему руки и ноги. Не спеша.
И тут же понял, что Кили возненавидит его за это. Она была светлой, доброй, заботливой, яркой стороной луны, в отличие от темного колодца его души. Он погружался и погружался в уголки ее души, в любовь. Она принадлежала ему, и он не позволит ей покинуть себя.
Кили продолжала вскрикивать, содрогаясь в экстазе. Она никогда ничего подобного не испытывала, даже испугалась подобной мощи. Это было слишком дико, слишком сильно. Она открылась ему. Не стоило этого делать.
Если другой человек узнает о ней слишком много, то оттолкнет ее.
Тело Джастиса содрогалось от силы его оргазма, и она снова кончила, вместе с ним, цепляясь за него, обнимая его. Желая, чтобы он никогда ее не отпускал. Кили почувствовала влагу на щеках и поняла, что плачет, но не от боли или огорчения, а от значимости этой минуты. Она, было, хотела что-то сказать, — что-нибудь, — чтобы попытаться скрыться от такой сногсшибательной близости, но тут земля под ней разверзлась, и девушка полетела к звездам.
Как будто дверь его души открылась перед ней, и Кили оказалась прямо в самой его сущности. Всё, что она видела прежде в видениях, — и даже более того, — охватывало ее, разворачивалось перед ней, обдавая потоком его сознания. Она видела его честь и гордость, его любовь к семье, хотя он и не позволял себе ее испытывать. Но больше всего она узнала о его чувствах к ней самой.
Там была и любовь, и желание, жажда — всё вместе, горящие синим и серебряным огнем. Эмоциональный пожар чувств к ней. И почти незаметная темная дымка в самом центре. Опасность в цветах его души.
Нереид.
Это ты? — нерешительно спросила она. — Ты часть его, ты же знаешь.
Неужели? — сардонически ответил нереид. — Но ведь ты любишь его и боишься меня.
Люблю? — она, было, хотела возразить, но в душе признала правду.
Да, люблю, — ответила она. — Ты — часть его, так что я люблю и тебя.
В цветах она заметила нерешительность, а потом почувствовала возражение.
Нет. Ты не можешь любить меня, так как я не знаю, что такое любовь. Со временем я одержу над ним вверх и буду иметь тебя так, как захочу, всеми способами, какими пожелаю.
Он показал ей картины буйного, дикого секса. Картины того, как она подчиняется его желаниям.
