Катя Зазовка - Садовница (СИ)
— Прости мне нужно отлучиться, — поперек лба мужчины пролегла глубокая складка. — Пожалуйста, побудь тут, я быстро.
— Ладно, — как же легко дышится!
Вопреки обыкновению ангел не расправил крыльев, а растворился в воздухе прямо на глазах. Вот только что стоял передо мной — и бах — исчез! Здорово! Но не прошло и минуты, как он вновь стоял на прежнем месте, только уже без блокнотика и гвоздики.
— А где "Смерть"?
Гавриил пожал плечами — мол, сама знаешь. Знаю, конечно, знаю… Но сейчас не хочу об этом думать.
— Телефон.
— Что?
— Твой телефон звонит.
Я замерла — действительно в кармане вибрировал телефон. Я нажала кнопку ответа и от полученного известия едва не упала.
— Дочь Веры Сергеевны только что скончалась, — севшим голосом произнесла я вслух, но не для ангела, для себя, словно пыталась убедиться, что это не сон. — Но как? Почему? Я ведь оставила ей "Исцеление".
— Пути Господни неисповедимы.
Я перевела невидящий взгляд на Гавриила и с трудом сфокусировалась на черных глазах. И тут до меня дошло:
— Ты… Ты отнес ей гвоздику.
— Гвоздику?
— Не говори так, будто не понимаешь в чем дело!
— Но…
— Гвоздику, черт тебя побери! Цветок смерти! Это ты! Ты ее убил! — я бросилась на Гавриила и стала изо всех сил бить его кулаками в грудь. — Как ты мог? Как ты мог?! Убийца! Убийца!!!
Ангел ловко и безболезненно (а, может, боли просто не чувствовалось из-за накативших эмоций) скрутил меня одним движением. Попытки высвободиться ни на йоту не привели к успеху. Скоро ярость и ненависть потеснились рыданиями. Силы иссякли — я обмякла и, наверное, упала бы, если бы не крепкие объятия.
— Убийца… Палач… — прорывались сквозь плач обвинения.
— Я не убийца, я — вестник смерти, — прошептал ангел, когда рыдания поутихли, и, приподняв мой подбородок, заставил заглянуть к себе в глаза. — Каждому отмерена своя длина жизни. Я ничего не могу с этим поделать.
Его невозмутимость и спокойствие снова воспламенили уже затухающее негодование:
— А, может, тебе просто это нравится? Может, ты просто получаешь удовольствие от смерти?!
— Я нахожу в смерти красоту… наверное потому, что много столетий мечтаю о собственной. Ибо проклят и не могу умереть.
Внезапно его губы накрыли мои. От жаркого поцелуя перехватило дыхание. Я попыталась оттолкнуть наглеца, но Гавриил лишь сильнее сжал меня, полностью лишая возможности шевельнуться. Он целовал жадно и неистово, словно пытался выпросить прощения, убедить в своей правоте и заставить почувствовать свою боль одновременно. На такой поцелуй невозможно было не ответить. И я отвечала. Сначала нехотя, потом со все возрастающей страстью. Скоро слияние губ больше походило на противостояние, борьбу за правоту. Казалось, поцелуй длился целую вечность — и ничто не могло его прервать. Разве что…
— Кхе-кхе… Что за молодежь пошла? Никого не стесняются.
Губы разомкнулись. Но объятия оставались почти такими же крепкими. Прохожая старушка поковыляла прочь, без устали понося современные нравы, понатыканные, где ни попадя, машины, и с теплотой в голосе вспоминая "свое время". Я перевела взгляд с медленно удаляющейся сгорбленной фигурки на бледное лицо ангела. В глубине бездонных глаз затаилось напряженное, почти болезненное ожидание.
— Нужно помочь Вере Сергеевне.
Гавриил кивнул и нехотя опустил руки. Я, не оборачиваясь, побрела в подъезд. Дальше все происходило будто в тумане: вызов скорой, снование милиции вокруг удивительно красивой и казавшейся нетронутой болезнью покойной женщины… Гортензия все также лежала на тумбочке. Даже не завяла. Когда Вера Сергеевна буквально выпроваживала меня домой, мелькнула мысль, что, возможно, стоит попробовать поменять премию на тот гибрид Розалии. Но вместо этого "Исцеление" было тихонечко подложено в кровать хозяйке, которая в последнее время слишком часто хваталась за сердце и принимала горстями таблетки от гипертонии.
Вечер уже полностью вступил в свои права, расстелился по аллеям, превратил сильно полинялые, но все еще яркие деревья в безликие коряги. Растушевал все краски заката, смазав район в сплошное темное пятно.
— Почему ты не ушел? — я не сразу заметила почти растворившуюся в слабо освещенной улице фигуру в черном пальто. Фонари здесь разбивали почти с систематической маниакальностью.
— Решил, что тебе не помешает компания.
Он был прав. Совершенно не хотелось сейчас оставаться наедине со своими мыслями, подобно ночным страхам, полезшим наружу из самых потаенных уголков души и сердца.
— Прогуляемся? — предложил мужчина.
— Да.
Я толком и не заметила, как мы оказались в том самом парке, где произошла первая встреча с Гавриилом. Слабо освещенная аллея прятала свои хвосты в кромешной тьме, отчего становилось не по себе, а из памяти выплывали пугающие образы.
— А это случайно не тот самый боярышник?
Я готова была поклясться, что в поредевших кустах светятся две красные точки и на подрагивающее пятно фонарного света медленно выплывает кабанья туша размером с легковой автомобиль. Тело невольно подалось назад и уперлось в Гавриила. Выдох облегчения. Наваждение исчезло.
— Не бойся, пока я рядом, никто не посмеет тебя тронуть.
"Разве что смерть…" — захотелось добавить, но воцарившаяся между нами шаткая идиллия так и осталась нетронутой. К тому же, спорить с тем, что рядом с ангелом постоянно возникало ощущение полной безопасности, было просто глупо.
— Скажи, а кто был тот кабан? Ой… прости… я забыла, что у тебя "связан язык".
Лицезрения вытягивающихся трубочкой губ Розалии и Липка было более чем достаточно. Увидеть таким и Гавриила совершенно не хотелось.
— Все нормально, — улыбнулся мужчина. — Это был Хильд.
— Хильд? А кто это? — знавала я одного Хильда. Перед глазами предстала пара здоровенных провожатых.
Я плюхнулась на лавочку, слишком поздно осознав, что та мокрая — джинсы мгновенно напитались водой. Резко вскочила, но это уже не помогло. Просто великолепно: достойное завершение ужасного дня.
— Оборотень.
— Кто? — откровение заставило позабыть о намокших брюках и бессмысленных попытках избавить их от впитавшейся влаги.
— Оборотень. Наполовину человек, наполовину кабан.
Вдруг над головами что-то мелькнуло — нас накрыла большая тень. Я шарахнулась в единственное доступное укрытие — к Гавриилу. Не припомню, у нас водились птицы такого размера. Но, к удивлению, обнаружилось, что тень человеческая. Ангел? Но тогда где крылья? Когда же удалось разобрать хозяина тени — я вообще едва не "выпала в осадок". На ветке сидела хищная птица (вроде сокол, причем совсем небольшой), недобро взирающая на нас человеческими глазами. Игра воображения?
