Наталья Колесова - Нестрашные сны
Я или шевельнулась или неосторожно перевела дыхание – оборотень поворачивается ко мне всем телом. Глаза небольшие, узкие, непрерывно мелко моргают, точно пытаются избавиться от мешающей соринки. Может, оборотня раздражает освещение? В лаборатории за его спиной темно. Но свет не мешает ему увидеть меня. Или он просто чует? Оборотень делает несколько длинных шагов – словно скользит по гладкому полу коридора. И опускается рядом со мной на… колени? На все четыре лапы? Наклоняется. Белки глаз воспаленные, расширенные зрачки отливают желтовато-зеленым, как у кошек. Я вижу, как трепещут его ноздри, и сама ощущаю его запах. Странный запах. Не человека и не зверя. Химический. Его что, чем-то кололи или поили? Наверняка испытывали какие-нибудь новоизобретенные «лекарственные» средства против оборотничества…
Лапа-рука ложится мне на грудную клетку. Горячая. Тяжелая. Оборотень поворачивает голову к моему животу.
- Глеб… - вспоминаю я его имя. Оборотень все смотрит на мой живот.
- Глеб, – повторяю я. – Вы ведь… Глеб? Вы можете… позвать на помощь? Там… - я показываю в темный конец коридора. – Там… они. Много. Пожалуйста, позовите кого-нибудь!
Наверно, он не понимает или вообще не слышит. Он все ниже склоняется над моим животом, тяжелая лапа давит мне на грудь и становится трудно дышать.
Наверное, сейчас меня просто убьют. Будет больнее, чем было?
А потом очередь дойдет и до него самого…
- Глеб!! – кричу я и вздрагиваю, когда боль распарывает меня до самого позвоночника.
Оборотень отшатывается, оседает на пятки и нервно облизывается. Смотрит на меня. Кажется, или глаза его становятся яснее? Разумнее?
- Их много, – говорю я раздельно и громко. – Они вырвались из… - Я хочу сказать «Кобуци», но вдруг он про нее не знает? - …из лаборатории. Я не справилась с ними. Надо позвать на помощь. Вы понимаете меня?
Он снова переводит взгляд – и я прикрываю руками свой перетянутый курткой живот. Под пальцами горячо и влажно. Надо будет еще чем-нибудь перевязать.
- Глеб!
Оборотень смаргивает и выглядит почти виноватым. Совсем по-собачьи склоняет голову набок, даже уши приподымаются, как у насторожившейся псины.
- Вы поможете мне?
Тяжелая рука-лапа с темными подушечками скользит по моему лицу. Точно гладит. Оборотень вскидывает голову, жадно нюхая воздух, поворачивает голову и поднимается. Смотрит в конец коридора. И вдруг срывается с места.
- Не туда! – кричу я ему вслед. – Там же они! Глеб!
Оборотень опускается на все четыре конечности – и исчезает во тьме коридора.
И тьма поглотила его…
- Агата…
Мне чудится. Кажется. Слышится.
- Агата, господи, Агата…
Я открыла глаза со стоном – даже их открывать мне было больно. Надо мной склонились два лица. Я их не узнавала: бледные, какие-то перекошенные, с широкими зрачками…
- Агата, маленькая моя…
Я заплакала. Плакать тоже было очень больно и очень стыдно, но я никак не могла перестать.
- Бабушка… это… ты?.. правда, ты?
Второй человек торопливо ощупывал меня, спрашивал отрывисто:
- Где больно? Здесь? Здесь?
Я скосила глаза вниз, на его белые сильные руки – они были заляпаны чем-то красным.
- Нигде… Везде… бабушка, забери меня отсюда.
- Не плачь, моя хорошая, сейчас.
- Забери скорее, а то они придут…
Бабушка осторожно опустила мою голову обратно на пол, и я вскрикнула, ловя ее ускользающие пальцы:
- Пожалуйста, ну пожалуйста, не оставляй меня здесь! Не бросай меня!
Бабушка тяжело поднялась, встала, глядя вдоль коридора.
- Игорь, уносите ее.
- Да, а как вы…
- Уводите всех из здания.
Его руки беспрерывно двигались вдоль моего тела, не знаю, что он делал, но боль становилась все сильнее, наваливалась черно-красным жаром-туманом, а потом как будто что-то щелкнуло – и боль пропала. Вместе со всем телом. Я с облегчением выдохнула, когда Келдыш одним плавным слитным движением поднял меня с пола – и вдруг вспомнила.
- Нет, не вы, только не вы!..
Келдыш отвернулся от тычка моих ладоней, но не отпустил, перехватил поудобнее. Лицо его было серым и сосредоточенным.
- Да-да, только потом… все потом…
- Быстрее, Келдыш!
Голоса я не узнала. Посмотрела за его плечо – бабушка стояла к нам спиной. Очень прямая, точно стержень проглотила. Седые растрепавшиеся волосы шевелились вокруг головы – как змеи вокруг головы медузы-горгоны… Она ничего не делала, просто стояла, но я вдруг вспомнила слова Димитрова. И он меня называл страшной?
Надо мной плыл потолок, через одинаковые промежутки появлялись светильники. Я жмурилась, но совсем закрывать глаза боялась – а вдруг я засну и опять останусь одна в этом бесконечном коридоре? Надвинулась арка входных дверей… странно, но левая створка почему-то висит на одной петле, вторая вообще на земле валяется. В лицо пахнуло ночным ветром, и я крепче ухватилась за шею Игоря. Неужели вырвались?
- Целителя приволок? – спросил Келдыш.
Из темноты отозвался Борис:
- Да, Марка.
- Приволок! – передразнил высокий недовольный голос. – Выдернул прямо из кровати! Что у вас за вечный… канкан, вроде взрослые уже люди! Сюда опускай.
Меня уложили на что-то качнувшееся, точно гамак. Ткань расступалась, обволакивала…
- А ты куда? – спросил Борис.
- Надо бы мадам помочь…
- Я уже послал Анжелку, она с кобуцевскими тварями получше твоего разберется. Ты останешься здесь!
Пауза.
- И с какой это стати? – почти с любопытством спросил Келдыш. Они переговаривались надо мной, пока целитель меня ощупывал – куда быстрее и больнее, чем Ловец.
- Игорян, если с Лидией что-то… ты остаешься у Агаты один. Ты это понимаешь?
Мне эти слова не понравились – что значит «если что-то»? Я завозилась и невольно вскрикнула. Мужчины склонились ко мне, но Борис тут же отпрянул, страшно ругаясь.
- Кто ее так?!
- Пока не знаю, - сквозь зубы сказал Келдыш.
- Ты обезболивал? – спросил целитель.
- Да.
- Молодца… а что там в Институте творится?
- Не отвлекайся ты!
- Понял, не дурак, дурак бы не понял… девочку лучше пока усыпить.
- Нет! – я начала в панике хвататься за чьи-то руки. – Не надо! Только не спать!
Ладонь скользнула по моему лицу.
- Тихо-тихо, не волнуйтесь! Ей нельзя сейчас засыпать.
- Ты не понимаешь…
- Нет, это ты не понимаешь!
Сопение.
- Ну ладно, вам же хуже. Тогда держи ее. Блин, дождь еще!.. Кто там рядом есть? Сделайте зонт, что ли!
Незнакомый голос:
- Над всеми?
- Над операционным полем, болван!
