Марина Суржевская - Отражение не меня. Сердце Оххарона
Он усмехнулся, а Лиария закусила губу. Он не может этого помнить! Не должен. Он не должен помнить того, что там произошло! Это лишь ее воспоминания, ее сокровище, украденное у другой женщины.
— И я помню свои покои. Красный бархат покрывала. Знаешь, много лет я думал, что мне это приснилось. И лишь после того, как вернулся из Хандраш, я действительно начал вспоминать, словно тьма развеялась… Это был не сон, вряд ли мое сознание породило бы подобное, — его взгляд задумчивым, а Лиария сжала горло, чувствуя, что ей не хватает воздуха. Он помнил. Все, что было между ними! То, что она… позволила. О чем просила. Не просила, вымаливала! Ту ночь, что она вспоминает с горечью и сладким томлением, с болью и наслаждением!
— Ты не можешь помнить! Не должен!
— Потому что ты позаботилась о моей памяти, верно? — Она не поняла, что было в голосе паладина, но захотела попятиться. А еще лучше сбежать в свои покои и закрыть двери на засов. Шариссар не двигался, лишь смотрел, но в этом взгляде были все его мысли. — Ты что–то подлила мне в ту ночь. Небольшое преступление, наверное. Если бы не одно «но». Ты заставила меня не только … быть с тобой. Ты заставила убить Иранту. Разорвать ее собственными руками, загрызть…
Он чуть склонил голову, словно увидел перед собой нечто занятное, хоть и отвратительное. Пожалуй, так смотрят на выставочных уродцев.
— Ты заставила меня ненавидеть, Лиария… Себя. Истово. Болезненно. Бесконечно долгие годы. Я давно забыл, что такое человечность или жалость. Забыл, что такое просто жить…Я искал войны, как искупления, считая себя недостойным обычной человеческой жизни или чувств, — он покачал головой.
Королева обхватила себя руками, всматриваясь в глаза стоящего напротив мужчины. И внезапно почувствовала страх. Как давно ей неведомо это чувство? Сколько лет она назад она уверилась в собственном могуществе и безнаказанности настолько, что перестала бояться?
И потому сейчас, глядя в черно–синие глаза паладина, Лиария ощутила безотчетное желание отступить и спрятаться. Потому что из его глаз на нее смотрела смерть. Губы Шариссара слегка улыбались, но улыбка эта была пугающей, жесткой, словно хищник равнодушно наблюдал агонию добычи. Лиария тряхнула головой, рассыпав по плечам белоснежные волосы. Она никогда не была добычей! Она королева!
— Какой вопрос ты задал Духам Предков? — резко бросила она. — Какой?
Шариссар чуть улыбнулся.
— Не думаю, что должен отвечать, Ваше Величество.
— Ты нарушил мой приказ! — прошипела Лиария, пряча за гневом страх. Что–то изменилось безвозвратно. Сердце Оххарона билось по–другому, и Лиария уже не владела его силой. Сердце больше не желало ей подчиняться. И этот мужчина, что стоял перед ней… Сейчас, как никогда ранее, она осознала, что никогда он не станет ее. Сколько веков бы ни прошло — не станет. И это осознание породило в ней ненависть, равной которой она раньше не знала. Темнейшая не умела прощать и не признавала полутонов.
Она приблизилась, облизала губы.
— И более того, паладин, ты поднял руку на свою повелительницу! Ты заслужил смерти! И поверь, она будет мучительной! А я создам новый источник, сильнее твоего никчемного и глупого сердца! — Лиария подняла ладони: — Клетка!
Он отпрыгнул в сторону так быстро, что возникшие из воздуха прутья поймали пустое место там, где еще мгновение назад был паладин.
— Взять его! — Лиария раскинула ладони, призывая своих слуг. Крылатые чудовища, что охраняли Башню Сердца, встрепенулись, скинули с изогнутых шей каменную крошку и бросились вниз, разевая в мертвом оскале пасти. Их изодранные и полуистлевшие крылья хлопали на ветру рваными парусами, с желтых клыков слетала труха, а с подранной шкуры — пыль. Но их вид был обманчив, и Шариссар знал, что эти бессмертные чудовища опаснее стражей с клинками.
Хотя и стражи уже задвигались, повинуясь приказу королевы. Слегка растерялись, понимая, кого им приказано «взять», но ослушаться не смогли. Первую атаку крылатой твари Шариссар отбил клинком, вторую — уже выпущенными когтями. Принять боевую форму при королеве, во дворце — прямой вызов и неминуемый приговор. Смертельный. Но только так у него был шанс уйти. Стражи обернуться не рискнули, а значит, у паладина была эта возможность…
Если была.
Шариссар подпрыгнул, развернулся и ударил, сметая сразу трех стражей, превратившись в зверя и не позволяя себе эмоций. Он лишь знал, что обязан выбраться. Обязан выжить, обязан добраться до Хандраш и обязан спасти Лею. Плевать, что она его ненавидит. Плевать, что никогда не примет. Плевать, что он сойдет с ума от тоски по ней.
Не важно.
Лишь бы жила. Лишь бы знать, что где–то в огромном мироздании она есть.
Еще один удар. Отбиваться приходилось сразу на всех фронтах — сверху пикировали мертвые твари, внизу — стражи.
Удар, поворот, прыжок. Еще. Удар, прыжок, удар. Отклониться, сбить, разодрать, впиться клыками. Не заметить разрез на шкуре, это ерунда. Отклониться. Подпустить ближе. Еще ближе. Ударить. Разорвать когтями чужую грудь, вместе с кожаной пархой, добраться до самого сердца. Хорошо, что тела стражей не защищены металлом, было бы сложнее.
Пригнуться.
Оторвать голову напавшей сверху твари. Не заметить обожженное когтями плечо…
Ударить!
Он пробивался к выходу, но не туда, где белели ступени, что вели в парк, а к витражному окну, зная, что так ближе, быстрее и надежнее. Ему ли не знать самые уязвимые точки этого замка?
— Обернуться! — выдох–возглас темнейшей Шариссар услышал и рыкнул насмешливо. Лиария решила лишить его преимущества? Что ж, она не глупа. На мрамор пола полетели остатки одежды стражей, что торопливо меняли форму, оглашая зал рычанием. Значит, убираться из дворца нужно как можно скорее, стражей было слишком много. Они окружали, на лету оборачивались, бросались… скоро кто–то догадается воспользоваться сетью.
И стоило Шариссару об этом подумать, как слух уловил тихий свист. Он резко упал, перекатился, подминая под себя одну из летающих тварей, сбивая своим телом нападающих. Подставился, получил еще один удар когтями, но от брошенной сети спасся.
И рванул к проему окна, понимая, что если не уйдет сейчас, то будет поздно: вместо одной в воздух взлетит уже десяток сетей. Отшвырнул сразу троих, раскидал, не останавливаясь ни на миг, и когда снова услышал свист сетей — распахнул крылья, пролетел — пронесся оставшееся расстояние и вывалился в окно, оставив за спиной рев и вопли.
Форму сменил в полете, и на каменную дорожку приземлился уже черный зверь, созданный не для битвы, а для бега.
Рванул не к выходу, где его наверняка будут ждать, а вглубь парка, за тенистые беседки и орхидеи, за изящные хрустальные водопады, в глубину, где темнел грот, увитый плющом. В его сырое и тихое нутро Шариссар вкатился черным клубком и, не останавливаясь, нырнул в неподвижное, как стекло, озеро. И уже в воде снова изменился, становясь человеком, поплыл, делая сильные и мощные гребки, легко ориентируясь в черном пространстве, где не было света и направления.
