Елена Крюкова - Путь пантеры
– Правда убью.
– Почему? Ведь она нравится тебе!
– Вот поэтому и убью.
Мигель бежал и думал: догоним – свяжем, на плечах домой притянем.
Он тоже думал о ней как о звере. Как зверя, ее чувствовал.
Алехо бежал и думал: догоним – все трое попользуемся! Вот потешимся!
А что потом?
Алехо старался не думать, что потом.
«Потом» не было. Было только «сейчас».
Федерико, всхлипывая: «Уф! Уф!» – бежал и думал: и чего несемся, надрываемся, и девку измучили, жалко девку, как она здорово у Алисии танцевала, а теперь танцевать у Алисии уже не будет.
Он старался не додумывать, почему – не будет.
Это было запрещено.
Потому что он, толстый и хромой, бежал, страдая, стараясь не отстать от товарищей, и задыхался, и не было сил думать сложные длинные мысли.Кто-то, невидимый, бежал рядом.
За ними? Впереди них?
Они не могли бы сказать.
Потому что они не замечали того, кто рядом бежит.
А может, это ветер трогал крыши, и раскачивал незакрытые ставни, и гнул пальмы, и они отбрасывали гибкие, гиблые тени.
Пальмы гнулись и качались, как маятники, пальмы, старинные часы земли, они отсчитывают звездные секунды и планетные года.
Тень сопровождала их, возникала и пропадала.
Тень предавала их.Кукарача дышал уже хрипло и тяжело. Дышал ей в спину.
Совсем рядом эта потная, мокрая под красной тканью, узкая спина. Локти мелькают. Как она до сих пор не задохнулась! Она что, стайер?
Ее ноги бегут, все еще бегут.
Наддать! Дожать!
Ты охотник, и добыча близко.
Она не уйдет от тебя!Фелисидад слышала за собой это хриплое, будто вода булькала в легких, страшное дыханье.
Сейчас он догонит ее. И что?
«Это смерть», – сказала она себе.
И странный, нездешний голос прозвенел над ней медным, густым старым колоколом:
«СТАНЬ СМЕРТЬЮ ДЛЯ НИХ. СТАНЬ. ТЫ СМОЖЕШЬ».
Яркий синий свет зажегся перед глазами. Она не поняла, это уличный странный фонарь или это вспыхнул ее мозг, перед тем как изойти последним отчаяньем.
«СТАНЬ ЗВЕРЕМ. СТАНЬ. ТЫ ВЛАДЕЕШЬ СИЛОЙ. А ОНИ – НЕТ. БЫСТРЕЕ!»
Фелисидад встала резко, взмахнув руками над головой, чтобы не упасть, и сразу, мгновенно, повернулась лицом, грудью к бегущим парням.
Так, с поднятыми руками, она пошла на них.
Шла на них.
Шла.Кукарача встал. Чуть не споткнулся. Ноги вросли в асфальт. Волосы поднялись дыбом, превратились в огромную костяную расческу, в дикий ирокез.
Федерико неловко зацепил ногой за ногу, пошатнулся и свалился. Упал, как шар, как пробитый мяч. Возил ногами и руками по мостовой.
Алехо и Мигель еще пробежали по инерции два, три шага. Остановились. Алехо присел на корточки. Ноги у него подкосились. Он присвистнул, и губы дрожали, еле сложились для свиста. Мигель заслонился рукой, как от вспышки света. Попятился.
– Драть мать вашу во все дырки, – прошептал он изумленно.
Прямо на них, застывших от ужаса, шла, медленно переступая черными бархатными лапами по мостовой, черная пантера.– Ты! Не балуй…
Пантера и не собиралась веселиться. Она шла к ним царственно и серьезно, и все ее гибкое, изящное тело шелково переливалось сгибами черно-синей, как вороново крыло, шерсти с чуть заметным коричневым подпушком, словно говоря: стойте, стойте так, не шевелитесь, вы мои прекрасные, вы моя лучшая добыча.
– Кукарача, что это?!
Пронзительный крик Алехо разорвал Кукараче уши. Он зажал уши ладонями. Так, с прижатыми к ушам руками, и стоял, глядя, как медленно, важно подходит к нему его смерть.
Зачем смерть? Почему смерть?
Откуда здесь зверь?
– Из зоопарка сбежала, мать твою за ногу…
– Здесь что, зоопарк рядом?!
– А девка – где?!
Пантера сделала еще шаг.
Ее зелено-желтые, медовые глаза нашли глаза Кукарачи – и зацепили, и притянули их. Приклеили к себе.
Тонкая клейкая нить, паутина, меж зверем и человеком. Человек – тоже зверь, но забыл свою зверью природу. Немногие люди помнят. Немногие знают. Пантера, скажи, где девчонка?!
Пантера наступила лапой еще на один клочок холодной мостовой.
Федерико полз прочь, раздирая шершавым асфальтом рубаху на животе и локтях, его рот округлился панически, стал дыркой, вырезанной ножом в пустой, выпотрошенной тыкве, глаза выпучились, как у лягушки.
Еще шаг зверя.
Кукарача отступил назад.
Еще шаг пантеры.
Кукарача облизнул губы и выставил вперед руки.
«Бежать?! Куда?!»
Глаза стрельнули вбок, вверх.
На карнизе сидел голубь, чистил перышки.
– Ты мне снишься! – надсадно крикнул он.
Пантера сделала еще шаг.
И еще.
И тогда он понял.Федерико зверь настиг первым. Миновав Алехо, Мигеля и Кукарачу, пантера прыгнула бесшумно и неуловимо и вцепилась зубами в горло ползущего по дороге, кричащего парня. Все было кончено сразу. Алехо оловянными глазами глядел на лужу крови, расплывающуюся по серому асфальту гигантским красным маком.
Федерико даже не хрипел. Дернул два раза ногами и затих.
– Мигель! Беги! – крикнул Алехо, с налитым кровью лицом, выкатив глаза, как вареный рак.
«Не один я вижу ее. Они тоже видят».
– Черт! – крикнул Алехо и странно качнулся. – Черт! Черт!
Кукарача видел, как зверь круглой, с маленькими изящными ушками, чернобархатной головой толкнул Алехо под колени, и Алехо свалился на мостовую, отчаянно отмахиваясь от зверя руками и ногами.
Пантера легко и красиво подмяла Алехо под себя. Навалилась на него грудью, животом. Тяжелые лапы раскорячились, закогтили лоб Алехо, щеку. Когти впились глубоко под кожу, в мякоть, в кость. Медленно вела пантера лапу вниз, по щеке, стаскивая с Алехо скальп, и он вопил ужасающе, натужно. Так вопят женщины в тяжелых родах.
– А! А-а-а! Кукарача-а-а-а-а!
Кукарача хотел бежать. Но будто чугунными стали ноги, он превратился в монумент. В памятник Бенито Хуаресу, борцу революции, в парке Аламеда. Ноги вросли в мостовую, и верх нельзя было отделить от чугунного, мертвого низа – только если отрубить верхнюю половину тела, пока еще живую, теплую, напуганную, мыслящую.
Мысли? А были ли они? Взрывались ли под плотной костью черепа-калаверы?
«Я игрушка в Праздник Мертвых. Я смешная калавера. Я скоро стану калакой. И игрушечная, бархатная пантера, сшитая к празднику маленькой девчонкой, откроет суконную алую пасть и сожрет меня, схрупает с потрохами».
Он попытался жесткой мыслью, жестоким приказом оторвать прилипшую к дороге ногу: «Беги! Иначе смерть тебе!» – это было напрасно. «Будто в битум вляпался». Мозг еще мыслил: сейчас оборвется кошмар! Мозг подавал сигналы: не бойся, это сон и бред. Мозг горел и бился всеми кровеносными жилами под крепкой костью черепной коробки, разрываясь, вспыхивая, перекатываясь, – умирая.
