Алия Шакирова - Реванш у смерти
Громкие реплики колотили по нервам, отдаваясь жужжанием, гулким перезвоном в ушах. Куратор расстарался, тоже дал мыслесвязи побольше мощи. Рывок и …тишина.
В полном изнеможении откинулась на подушки. От слабости мышцы тряслись — как бывает, если сильно перенапрячься. Тело окоченело, скрючилось, неумолимо замерзая. Свернувшись в клубочек, тряслась крупной дрожью под тонким покрывалом при двадцатипяти с лишним градусов по Цельсию. В машине Ала видела термометр.
В комнату заскочил Тарелл.
— Что? — вопрос замер на губах. Прыжок — и кан рядом, ложится сверху, делясь своим зноем, растирая руками. Я практически слышу удары его мощного сердца — ритм ускоряется, мускулы наливаются силой, пар с напором вырывается из легких.
Темно-синие зрачки сверлят, оценивая каждую черточку на лице, быстро чернеют.
Смыкаю веки, не в силах выдержать этот взгляд, отдаюсь чужому жару. Озноб отступает. Каждое прикосновение Тарелла гонит тепло внутрь замерзшей плоти. «Оттаиваю» забавно — кусками, то тут, то там члены наполняются живительным огнем. «Трясучка» прекращается, кончики пальцев враз прогреваются, вздох наслаждения вырывается из горла.
Открываю глаза. Медленно кан откатывается вбок, по обычаю, гипнотизируя.
Тончайшие холщевые брюки почти не оставляют места для фантазии. Надел для меня? Знаю ведь, какой заядлый нудист.
— Лучше? — непривычно высокий оклик-урчание радует слух.
— Спасибо, — губы расплываются в улыбке.
— Зови если что, — требует людоед, — Моя спальня через коридор. Услышу даже шепот.
Медленно втягивает ноздрями воздух — проверяет, как пахну.
— Теперь в порядке, — кивает довольно. — Расскажешь в чем дело?
Мотаю головой: — Давай позже, нет сил, правда.
— Как скажешь, — прячет глаза — недоверие заметно обижает его.
— Ладно, — расслабленно закидываю руки за голову, — Ко мне пробивался куратор… Ну тот, кто обучает таких как я быть нишати.
— Из вашего мира? — живо интересуется Тарелл.
— Нет. Из другого, своего. Я там не была. Никогда его не видела. Связь высосала много энергии — и у него и у меня.
— Что-то важное? — кан схватывает на лету.
— Про Морроха, выяснилось — он такой же, как мы. Вернее был почти таким же, похожим, пока не стал…
— Живоедом?
— Да.
— И чем это поможет? Думаешь, у неандертальца осталась хоть толика сентиментальности?
— Пока не знаю, но раз куратор так старался донести, значит важно, — ужасно не хотелось говорить, что Моррох мой брат. Чудовище, дикая смесь рас, убившее невесть сколько живых существ… Язык не поворачивался сказать о родстве. Точно кровавый след, оставленный древнейшим ледяным в истории, пятнал и меня тоже. Звучит нелепо, но факт. Даже не представляла, что отношусь к Морроху с таким предубеждением. Раньше казалось, эмоции по его поводу вполне себе нейтральные… Как же плохо ты изучила, Огни!
— Ладно, отдыхай. А то, может, поешь? — грудной бас Тарелла вывел из размышлений.
— Спасибо, посплю лучше. А ты знаешь его первого сына — Альпина?
— Первый раз слышу, — пожимает плечами альфа, — Видел Эресса — вроде он второй в клане Ледлеев, если верить заявлениям самого Морроха и смишников, — и тут же переключился, — Утром будет сюрприз, — губы растягиваются в довольной улыбке. Улыбке? Точно. Раньше только уголки губ приподнимались, сейчас улыбка освещала лицо, глаза блестели как отсветы солнца в неподвижной воде.
— Спасибо, — повторила медленно. Хочется еще как-то отблагодарить. Протянула руку, неловко, осторожно погладила рельефное плечо, грудь, остановилась на секунду, ощутив толчок гигантского сердца.
Сладкий запах, напоминающий карамельный атаковал ноздри, на языке чувствовался отчетливый привкус шоколада. Эндорфины Тарелла — я начала гораздо острее воспринимать его аромат. Кан замер, следя за моей ладошкой. Подарил еще одну улыбку, удовлетворенную, кошачью.
— Любой каприз, — произнес серьезно, твердо. — Спи.
Легкий жест — и он на ногах возле кровати, прыжок — кан у двери.
— Зови, — кивнул нарочито плавно.
Старалась акцентироваться на лице Тарелла, но вид его возбужденного тела все-таки заставил любоваться ковром на полу.
— Все в порядке? — ухмыльнулся кан, будто бы невзначай чуть двинув бедрами.
— Н-нормально, — пробурчала нерешительно…
— Зови, — повторил Тарелл и исчез за дверью.
26
Живая разменная монета
(Огни)
Черный полутигр-полупантера — красивый, сильный возвышается напротив. Синие глаза гипнотизируют, впрочем, как всегда, крепкие лапы переминаются на свежей траве. Где мы? В лесу?
Вокруг буйство природы. Ярко-бирюзовые осколки неба виднеются сквозь раскидистые кроны деревьев, водопад хрустальным веером обрушивается в лазурную гладь озерца.
Густая, сочная трава щекочет икры.
Не узнаю место. Чем-то похоже на то, куда Тарелл привозил на ночной прогулке. Но не оно.
Птицы тщательно выводят трели чистыми голосами, перемежающимися с шепотом листвы, шуршанием зверьков в траве. Глухо бубнят пернатые с низким тембром. Пряно-сахарные запахи разбавляются кисловато-терпкими.
Вождь людоедов подходит, трется о щеку, лижет лицо. Знакомый огонь остается на коже, впитывается, рвется глубже, наполняя, согревая, рождая ощущение полета.
Что со мной?
Медленно опускаюсь на колени, выгибаюсь дугой, подобно кошке, неожиданно для себя самой проявляя немыслимую пластичность. Я далеко не коряга, но сейчас тело новое, потрясающе грациозное, налитое силой, изяществом.
Золотисто-матовый свет поднимается вокруг. Машинально шагаю к воде — обычное отражение окутывают очертания животного, поразительно схожего с каном. Только глаза цвета зрелого янтаря и сверкающие перепончатые крылья за спиной напоминают об аджагарах.
Ах, нет! Еще диадема рогов, выступающих из густой шерсти, вплоть до идеально очерченных ушей.
Ничего не понимаю. Но впечатление правильности, необходимости, восторга случившегося наполняет. Члены поют, радость, вроде бы покинувшая навсегда, выгнанная страданиями, льется через край. Как же хорошо!
Точно я опять ребенок, не ведающий жестокости потерь, неотвратимости ударов судьбы, открывающий для себя восхитительный мир вокруг, приветливый, ласковый, добрый.
Крылья сами собой расправляются, унося ввысь.
Не успеваю посмотреть вниз, Тарелл прыжком настигает в воздухе. Снова та самая улыбка довольного кота, заснувшего у камина, мерцающие зрачки цвета новорожденных сумерек.
Мы несемся вперед, не касаясь земли. Новый взмах моих крыльев, скачок людоеда, еще взмах, еще скачок. Опаляющее тепло спутника пронзает на расстоянии, даря легкость, гибкость, энергию.
