Соня Сэнь - Кошки не плачут
С замком я провозилась около нескольких минут — с непривычки, да и руки вдруг начали дрожать мелкой противной дрожью. «Чего ты распсиховалась, истеричка?» — сердито одернула себя я и толкнула подавшуюся со скрипом решетку внутрь. Ключ я сунула в карман.
За решеткой тянулся небольшой туннель с закругленными сводами, напоминавший отсек канализационной системы. Правда, тут было сухо и ничем подозрительным не пахло. Уже через минуту я оказалась по ту сторону стены, кажется, в таком же подвальном помещении, но оборудованном под некое подобие лаборатории.
Идя вдоль стены, я добралась до какой-то двери — видимо, главного входа — и, наконец, нашарила плоскую панель выключателя. Под потолком с тихим жужжанием вспыхнуло несколько встроенных ламп, и все помещение — а оно, кстати, оказалось очень большим — залил мертвенно-голубоватый свет. Прижавшись спиной к двери, я принялась рассматривать окружавшие меня предметы.
От входа и до центра лаборатория была уставлена длинными медицинскими столами, на котором теснились всевозможные колбы, реторты, склянки, трубки и прочие малопонятные для меня штуковины. У самой стены сиротливо жался покрытый пылью компьютер — правда, новейшей модели, очень дорогой. Стол, стул и пол возле него были завалены кипами бумаг, папок и каких-то распечаток.
Все это я осмотрела поверхностно, ни на чем подолгу не задерживая взгляд — моим вниманием сразу завладела вторая половина помещения, отгороженная клеенчатой занавеской. За ее мутной белесой поверхностью что угрожающе темнело …
Сунув фонарик в карман, я решительно двинулась к этой занавеске. Под подошвой ботинка жалобно треснуло какое-то стеклышко — их тут было навалом, словно кто-то опрокинул стол с колбами и забыл убрать осколки. Взявшись слегка трясущейся рукой за край клеенки, я резко рванула ее в сторону. И — отпрянула, зажав рот ладонью.
Люций был прав, черт его возьми!
Вик — оборотень. Иначе зачем ему оборудовать под огромную клетку эту часть подвала — прутья решетки опять серебряные, а на полу брошен заляпанный бурыми, застарелыми пятнами крови матрас — для кого? Так вот где пережидает зверь ночи полнолуния, вот где он воет, в бессильной ярости кидаясь на прочные прутья, вот где он грызет приготовленное загодя сырое мясо! Потом приходит сестра оборотня и выпускает его из клетки… Или они делают это друг для друга постоянно? Ведь Анж, выходит, тоже — истинный вервольф…
Значит, в ту ночь вой мне не почудился. Вот почему Вик отказался спать со мной вместе!
Получается, здесь, за этими лабораторными столами он работает, делает лекарства для себя и сестры, быть может, ищет какое-то средство, которое бы помогло им полностью вытравить из себя зверя — а потом, когда в небо выкатывается полная луна, запирает себя в клетке… Так, что ли? Я слышала, истинные вервольфы умеют контролировать себя, даже будучи в обличье зверя, и могут превращаться в него в любой момент, одним лишь усилием воли. Им вовсе не обязательно ждать наступления полнолуния — годится любая ночь, а, возможно, даже день! Но в полнолуние им намного труднее сдерживать природную ярость и кровожадность своего зверя…
Чувствуя, как пол уплывает из-под ног, я оперлась руками и лбом о прохладные прутья решетки. Снова зачем-то потрогала кольцо на пальце. Серебряное. Вику было больно к нему прикасаться. И все же он мне его подарил… Мой родной, добрый, сильный, нежный Вик!
— Неужели убийца — Вик? — пробормотала я, сама не веря тому, что говорю.
— Не совсем так, рыжая! — неожиданно вспорол тишину насмешливый, звонкий голос. Этот голос был мне знаком слишком хорошо, поэтому, рывком отдернув занавеску, я поспешила выбраться в подвал.
Там, у темного провала того самого прохода, по которому я попала в лабораторию, стояла Анж и смотрела на меня с очень нехорошей ухмылочкой. Она была в пижамных шортах и майке-топе, босая, и, конечно, никакого оружия при ней не было, но почему-то она показалась мне страшно опасной.
— Что, вынюхиваешь семейные тайны Грэмов? — осведомилась она ехидно.
— Не Грэмов, — покачала я головой. — Может, Тайгони?
— Ого! — девушка присвистнула, и улыбка сбежала с ее лица. — Так ты немало о нас знаешь, оказывается. Кто-то помог, да? Может, скажешь, кто? Так сказать, по старой дружбе?
— Ты мне не друг, — холодно ответила я.
— И то верно. Зато я — сестра твоего жениха. Бедный, доверчивый Вик! Он всерьез полагал, что сможет вечно держать тебя подальше от кровавых тайн нашего рода! — она хихикнула и сделала шаг вперед. Я невольно отступила.
— Этот дурачок верит, что однажды сумеет приготовить лекарство, которое поможет уцелевшим оборотням навсегда подавить в себе инстинкт убийства, — продолжала она презрительно, — как будто нужно стыдиться своей природы, своего дара! Сам он постоянно принимает какие-то таблетки, колется… лишь бы, упаси небо, не проявить звериную агрессию! Еще и меня заставляет — с детства, слышишь! Мол, у меня генетическая предрасположенность к агрессии, а вкупе с кровью оборотня просто убийственная смесь вышла! Потому-то мне всегда было труднее контролировать в себе зверя, чем Вику. Он же у нас — просто душка, ангел во плоти, сама доброта! Тьфу… Вот только ни хрена я не принимала его чудо-препараты. Раньше — да, потом надоело. Я — вервольф, волк, а не жалкая слабая человечишка, и если природа задумала меня хищником, охотником, убийцей — я такой и буду! А Вик здорово мне мешает… вечно выслеживает, вмешивается, запирает в этой чертовой клетке… — она отчетливо скрипнула зубами.
— Постой… так людей ты убивала? Не Вик? — наконец, озарило меня.
— Конечно, не он! У него кишка тонка, — фыркнула Анж. — Он только и может, что покрывать мои делишки и пытаться вылечить. А от чего меня лечить? Я здорова! Просто я такой создана!
— Ты убивала людей из одного лишь азарта…
— Ага. И мне это очень нравилось. Кстати, последнюю жертву я выслеживала целенаправленно. Поняла, что ты в конце концов докопаешься до нашей тайны — да и братец от любви к тебе остатки рассудка растерял — вот и решила от тебя избавиться. Да ошиблась, черт возьми… уж больно та девчонка на тебя была похожа. Ну, да теперь все поправимо. На ловца и зверь бежит, как говорится. Тело спрячу… Вику скажу, ты куда-то уехала… не найдет! А даже если и пронюхает — простит… куда денется! Братец, блин — родная кровь!
Пока она изливала мне душу, моя рука сама собой незаметно забралась под свитер, туда, где в поясных ножнах покоился один из неизменных кинжалов. Дело, кажется, принимало неприятный оборот. Ой-ой, Кошка, тебе бы медаль за особые достижения по влипанию в дерьмо…
