Дж. Уорд - Тени
— А ты предлагаешь?
Когда Лейла принялась рассматривать декор коттеджа, он снова тихо рассмеялся.
— Приму за «нет». К тому же, однажды ты уже помогла и посодействовала врагу, и всем нам хорошо известно, во что это вылилось.
— Почему ты травишь меня?
Он сделал еще один глоток.
— Потому что это я чувствую. И я ублюдок, не забыла? Ублюдок, заставивший тебя приходить ко мне ночь за ночью, в то время как ты вынашиваешь дитя другого мужчины.
— Тебе больно.
— На самом деле, сейчас, когда ты здесь, боли нет.
От его слов она замолчала на мгновение.
А потом он испытал шок, когда Лейла шагнула вперед, приближаясь к дивану… потому, подойдя, она задрала правый рукав.
— Что ты делаешь? — требовательно спросил он.
— Собираюсь дать тебе свою вену.
Она замерла перед ним. Достаточно близко, чтобы схватить ее. Достаточно близко, чтобы при желании он мог рывком усадить ее на колени. Найти груди руками, ртом.
— Тебе хуже, чем ты думаешь.
— О, да, — сказал он хрипло. — Ты права. Но ранения тут не причем.
Она протянула ему запястье.
— Тебя сбила машина Братства, ведь так?
— Чувствуешь, что обязана мне за это? Интересная смена приоритетов.
— Так не отвергай предложение.
— Я не могу понять, что тобой движет, женщина. Раньше ты не чувствовала себя комфортно из-за предательства. Что изменилось?
— Ты не напал на них сегодня ночью, ведь так? У тебя была возможность напасть на членов Братства, но вместо того, чтобы приказать своим солдатам атаковать Мэнни и Рейджа, и других Братьев, кто был в центре, ты оставил поле боя, не причинив им вреда.
Да, подумал он. Он знал, что тот фургон принадлежал Братьям.
Он уловил, что кто-то дематериализовался оттуда… и никто больше из вампирских группировок не мог позволить себе такую роскошь.
Кор выдавил улыбку.
— Ты не слышала о самосохранении? Если я был ранен так серьезно, как ты считаешь, я ушел, спасая свою жизнь.
— Чепуха. Мне известна твоя репутация. У тебя была возможность этой ночью, и ты ею не воспользовался. Более того, в течение почти целого года у тебя был шанс напасть на лагерь, и ты ничего не предпринял.
— Мне стоит напомнить тебе природу нашего соглашения? — спросил он скучающим голосом. — Ты приходишь, услаждая мой взор, а я сохраняю им жизнь.
— Данная женщине клятва никогда не остановила бы тебя. Ты — сын Бладлеттера.
О, но клятва, данная тебе, остановит, подумал Кор про себя.
Ее голос становился настойчивее.
— Ты не собираешься проявлять агрессию по отношению к ним, ведь так? Ни сегодня ночью. Ни завтра. Ни через год. И не потому, что я прихожу к тебе… в ином случае, ты убил бы одного из них или больше сегодня в переулках. Это было бы за пределами нашей договоренности, верно?
Пока он смотрел на нее, ее глаза были настолько проницательными, что ему казалось, будто он уменьшился в размерах… и не потому, что сидел, а она стояла над ним.
— По неизвестной мне причине, они перестали быть твоей целью, ведь так? — сказала она. — Так?
***
Стоя над Кором, Лейла вслух высказывала мысль, сформировавшуюся в ее голове во время поездки из особняка Братства к коттеджу.
Она словно шла по крутому уклону и внезапно добралась до поляны среди кустарника, показавшей ей сцену, в которой она не принимала участие и даже не осознавала ее существования.
— Ответь мне, — требовательно сказала она.
Кор изогнул бровь.
— Ты сказала, что у меня нет чести, что клятва, данная женщине, не повлияет на мои действия. Почему же ты ждешь от меня ответа, когда ему нельзя доверять?
— Что изменилось? Я знаю, это не связано со мной, что-то изменилось.
— Раз ты так хорошо отвечаешь за меня, мне стоит откинуться на диван, позволяя тебе вести разговор за двоих.
Кор уперто смотрел на нее, его лицо являло собой спокойную собранную маску, и она знала, что он ничего не скажет. И, наверное, будет прав: она не могла верить его словам.
Но она могла верить в его действия.
— Возьми мою вену, — сказала она, протягивая запястье. — Исцелись.
— Упрямая женщина. Что будет с твоим ребенком?
— Женщина может свободно кормить мужчину, если он не возьмет слишком много.
Она кормила Куина и Блэя до прошлого месяца, когда они перешли на Селену из чувства чрезмерной осторожности. И, так или иначе, она сама брала вену всего двенадцать часов назад, поэтому была сильна как никогда.
А он — нет.
— Ты не питался в достаточной мере с того раза, как я кормила тебя, ведь так?
Его взгляд переместился на камин.
— Конечно, кормился.
— Ты лжешь.
— Прошу, воспользуйся своей машиной и вернись в Братство Черного Кинжала.
— Нет.
Кор прищурился, снова посмотрев на нее.
— Ты испытываешь мое терпение.
— Потому что я права о…
И вот так просто он оказался на ногах, и, несмотря на хромоту, он умудрился шагнуть к ней, заставляя ее либо отступить, либо упасть. Еще шаг. И еще.
Пока она не оказалась прижатой к стене.
— Избранная, тебе стоит изменить свое мнение.
Лейле было сложно дышать, но не потому, что он давил на ее грудь.
— Я знаю что-то еще.
— И что это может быть?
Она вспомнила, как подслушала разговор Блэя и Куина прошлой ночью, о том, как Рейдж, Ви и близнецы отправились в бывший дом Шайки Ублюдков.
— Я знаю, что у тебя была другая возможность убить их. Я знаю, что они были в доме, где вы раньше жили, и ты не оставил за собой ничего, что могло причинить им вред. Ты мог устроить там засаду, установить бомбу, и ты не сделал этого.
На этом он отошел от нее. Было больно наблюдать, как он хромает, видеть его окровавленную, порванную одежду, истощение.
Она сказала мрачно:
— Поэтому нельзя сказать, что я кормлю врага, не так ли?
В конце концов, Кор остановился перед огнем. Упершись одной рукой в бедро, он смотрел на языки пламени и казался при этом на удивление поверженным.
— Просто уйди, — выдохнул Кор.
— Почему ты скрываешь новости, которые для меня являются хорошими? — При мысли, что он может прекратить попытки убить Братство или Рофа, она испытала бы невероятное облегчение. — Почему?
— Не будь нашего уговора, ты бы пришла ко мне?
Лейла ощутила, как странное тепло накрыло ее, и смутно осознала, что они снова приближались к некоторой границе.
Все ночи до этого были танцем манипулятора и жертвы.
И была извращенная безопасность в роли, которую она играла.
Это значило, что она могла прятаться за долгом перед Братством.
Это значило, что она могла притворяться, что ее заставляли делать это.
Но правда… была намного сложнее.
От образа его с прошлой ночи, стоявшего там, где он стоял сейчас, ей захотелось скинуть флис, если раньше ей было просто жарко, то сейчас она вся горела.
Кор оглянулся через плечо. В мерцающем свете камина, игравшем на его лице, деформированная губа еще сильнее бросалась в глаза. И хотя кто-то мог бы счесть его уродливым… она его таковым не считала.
Она попыталась представить его без одежды.
— Так что? — сказал Кор насмешливо. — Ты приходила бы сюда? И не бойся задеть мои чувства. Женщина, родившая меня на этот свет, не захотела меня. Я хорошо знаком с женским пренебрежением.
После очередной повисшей паузы он полоснул ладонью по воздуху.
— Уверен, что таков твой ответ, поэтому…
— Пришла бы, — сказала она уверенно. — Я бы пришла, чтобы увидеться с тобой.
Она поняла, что положила руки на округлившийся живот, жалея, что не может избавить свое нерожденное дитя от этой жестокой реальности.
Его глаза шокировано метнулись к ней. Потом прищурились.
— Почему?
Его голос был резким требованием к ней высказать и другую правду.
— Не знаю, почему. — Она пожала плечами. — Но причины не изменят этого факта, ведь так?
Повисла очередная длинная пауза.
Когда Кор заговорил в следующий раз, его голос был таким тихим, что она не была уверена, что верно расслышала его. Прозвучало нечто вроде:
— Я не хотел меняться.
Она не стала просить его повторить. Без сомнений, если бы он хотел, чтобы она услышала его, то сказал бы громче.
— Возьми мою вену.
Настаивая, она знала, что пути назад не будет. Перейдя в реальность, где нет места лжи, и превыше всего стоял выбор, она четко осознавала, что ее судьба менялась. Но, по крайней мере, не посредством случайных и несущественных решений повернуть направо или налево.
Это было осознанно. Настолько осознанно, словно уютная комнатка в живописном коттедже была наполнена цветами и слишком яркими запахами даже для ее обоняния. Ее слух также был чересчур, до боли острым, каждый треск в камине или дыхание, вырывавшееся из ее или его рта, превращались в эхо в каньоне.
