Елена Муравьева - ПЛАН «Б»
Глава 11. Насилие
— Что не ждал?! — раскатисто захохотав, Тата сорвала с Никиты одежду и швырнула в угол.
Голый, жалкий, беспомощный лежал Линев перед обнаженной, величественной, полыхающей мощью полупрозрачной красавицей. Ручками трусливо прикрывал стыд, ножки опасливо гнул в коленях.
— Страшно? — ласково полюбопытствовала дива. И носком ноги ткнула мужской бок. Из приоткрывшегося межножья пахнуло затхлым и кислым смрадом.
— Иди ко мне! — приказала грозно.
Никита засучил ногами, пытаясь отодвинуться подальше, вжался в стенку.
— Ах, так! Не хочешь?! Неужели я тебе не нравлюсь?
От игривого шепотка по мускулистому телу побежали мурашки, волосы на голове зашевелились, сердце сбилось с ритма от страха.
— Я же красивая…
Женщина ухватила Линева за руку и легко, играючи, притянула к себе, затем опрокинув на спину, навалилась сверху, стала тереться сосками, елозить животом, лобком упираться в чресла.
— Поцелуй меня, — приказала и для убедительности влепила оплеуху.
Линев попытался освободиться. Куда там, сопротивление лишь раззадорило насильницу. Она даже ослабила хватку, позволяя дергаться, трепыхаться, надеяться.
— Нет! Нет, пожалуйста, нет… — молил Никита.
— Да! — постановила дива и прижалась еще теснее. А затем, словно ополоумев, полезла через поры, ворвалась с воздухом в легкие. Куда смогла туда и втиснулась, втянулась, проникла. Ничего не упустила. Везде успела. Все взяла в плен. Стала биением сердца, вздохом, печенкой, костным мозгом. Выступила капельками пота на висках, испариной на груди, судорогой сбила дыхание, привела кровь в исступление, плоть в возбуждение.
И не выдержал Никита, не каменный, не мертвый. Сдался, капитулировал. В безвольном крошеве чувств и мыслей, в осколках уничтоженного самоуважения и попранного достоинства, в истерзанной в клочья гордыне, единственная поднятая рука мужского начала проголосовала «за» насилие. И решила исход борьбы.
Капитуляция! Победа! Виктория! Белый флаг покорности, хлеб-соль, ключи от города. И владей — не хочу. Бей, грабь, не жалей, один раз живем, грех не мешок — таскать не придется, его и замолить можно.
Царицей всевластной, всемогущей вступала победительница в завоеванные права. Как Анна Иоановна, императрица российская, призванная на царство на условиях ограниченного самодержавия, надев корону, порвала ограничения-кондиции, урезавшие полноту власти, так и захватчица в клочья раскромсала убеждения, растоптала цели, привязанности; уничтожала воспоминания и представления о жизни; растворила в себе чужое «я». Разрушила все до основания, чтобы затем на руинах построить новый мир. Управляемый мир страсти, в котором мужчине надлежало послушно раз за разом обретать силу и разливаться ею в приятных пространствах плоти вновь и вновь.
Тата упивалась своим могуществом. Восхитительная, полная власть переполняла, увлекала, дарила невероятное чувство вседозволенности, топила ощущения в эйфории, экзальтированным галопом топтала нервы. Теперь уже не диван и телевизор служили декорациями акту соития, а вселенское громадье Бесконечности. Бархатистая мглистая чернота распростерлась свадебным ложем. Нет, скорее это был алтарь неведомого божества, истязающего свою жертву. Огненным абрисом, очерченный профиль не светился — пылал, и едва божество-женщина касалась лицом тела жертвы-мужчины, то с сухим треском загоралось. Запах паленой шерсти мешался с запахом крови, которая сочилась по расцарапанной спине и искусанному лицу.
Женщина не играла, увечила. Внутренность вагины превратилась в наждак. И естественные покачивающие движения обдирали поверхность мужского достоинства, уродовали вздувшиеся вены. Красный от возбуждения детородный отросток умывался кровью, словно проводил дефлорацию. Однако лилась мужская кровь.
Все в этом соитии было наоборот. Женщина отобрала у мужчины положенную природой активную роль и вбирала, втягивала зажатое, словно тисками, мужское начало, тыкала в себя, словно сексуальное приспособление. Причем намеренно делала это с максимальной жестокостью, словно стремилась вырвать твердый ствол из основания, довести до кастрации, оскопить.
— Ты запомнишь меня навсегда! — сиплым хрипом шипела яростная фемина, сжимая мышцы железной хваткой, и раз за разом рвала на себя предмет бывшей мужской гордости. — Захочешь — не забудешь!
Стремясь доставить мужчине еще большую боль, чувствуя бешеное головокружение от восторга и безнаказанности, взбудораженная, намагниченная обретенной вседозволенностью, Тата не стремилась к оргазму. Погружение в муторную сладость явилось бы слабостью, очевидным признанием необходимости мужчины. Принимать же удовлетворение от раба полагала она сейчас унизительным. А от врага — Линев отвечал сейчас за весь сильный пол — даже оскорбительным.
— По какому праву ты трахал меня в своих фантазиях?! Кто разрешил тебе перекраивать меня под свои стандарты?! Я — не кукла, мной нельзя тешиться, разгоняя скуку. В меня нельзя играть, засыпая. Мной нельзя получать удовольствие! Я — человек и я заставлю с собой считаться…
Однако попирая биологические права мощного и здорового самца, неумолимо меся болью мужскую плоть, доказывая свое превосходство, Тата все равно уступала. Природу не обманешь.
Нарастающий поток чувственности, то крайнее напряжение существа, взвил, как смерч; выбил из состояния агрессии, как нокаут, со всеми вытекающими последствиями: головокружением, потерей ориентации, уходом сознания. Хлынувшие потоки спермы, смешавшись с кровью, наполнили тело сладкой истомой, которая, словно обряд очищения, вернула обезумевшее женское начало из бездны зла, глубин ненависти к свету и порядку.
Ледяные пальцы отрезвления коснулись затылка. Пьяная лихая удаль исчезла. Осталось недоумение.
— Где я? Что делаю? — И апофеоз предыдущей пьяной невменяемости: — Что натворила?
Оказалось многое! Утащила в порыве страсти Никиту в дебри, пребывание в которых угрожало даже ей, и там, чуть не «залюбила» до смерти.
В панике Тата мгновенно вернулась в квартиру Линева и захлопотала. Проверила: дышит? Никита был в обмороке, но с натугой вбирал в легкие воздух. «Его спас сон, — подумала Тата. — Иначе бы здесь лежал труп».
Теперь предстояла проверить ум Никиты. Сознание обычного человека не способно переварить полученную в подобных «путешествиях» и «приключениях» информацию. Ни количественно, ни качественно. Однако обошлось. Мозг Никиты распух от впечатлений, задубел от страха, но к счастью удержал равновесие. Не съехал с катушек.
