Жаклин Кэри - Стрела Кушиэля. Редкий дар
Так одно бледное лицо обрело имя; младший брат или кузен, догадалась я, когда юноша быстро и охотно повиновался, достав из кошеля золотой и бросив его Гиацинту. Монета блеснула в свете факелов, Гиацинт ловко поймал ее, раскланялся и сунул добычу в кошель.
— Благодарствую, о Вечерняя Звезда, — сказал он обычным елейным тоном Принца Странников.
Мелисанда усмехнулась.
— Твои друзья не перестают удивлять меня своей честностью, — бросила она мне. Я промолчала. Кто-то отдал приказ слугам, и Шахризаи, возобновив пение, поехали своей дорогой. Мелисанда двинулась вместе со своими, но внезапно поворотила лошадь. — Знаешь, Бодуэн де Тревальон… ты ведь оплакиваешь его… по-своему, — она снова заглянула мне в глаза. — Поверь, я тоже — по-своему.
Я кивнула, радуясь, что между нами стоит Гиацинт. Мелисанда слегка улыбнулась и, пришпорив скакуна, с легкостью нагнала родичей.
Гиацинт протяжно выдохнул и отбросил с лица черные кудри.
— Это и есть алмаз Дома Шахризаев, да?
— Ты призвал для нее дромонд, не зная, кто перед тобой? — Моя спокойная кобылка тряхнула головой; я опустила глаза и увидела, что мои сжимающие повод руки дрожат.
— Будущее человека знает его имя, и неважно, знакомо ли оно прорицателю, — рассеянно ответил Гиацинт. — Так это была Мелисанда Шахризай, да? Я слышал о ней много песен.
— Что бы тебе не пели, все это правда, но лишь малая часть правды. — Я смотрела, как кавалькада втягивается за угол. — Гораздо любопытнее, что она знала, кто ты, а ведь про тебя не поют песен, Гиацинт.
В темноте мелькнули его белые зубы.
— Вообще-то, поют. Слышала, к примеру, ту, что сочинил Фаниэль Дуарте? О Принце Странников и богатой графине? В «Петушке» ее очень любят. Но я понял, о чем ты. — Гиацинт пожал плечами. — Мелисанда дружит с Делоне, так может, это он ей про меня говорил. Да без разницы, откуда, главное, она меня знает — возлюбленная принца питает ко мне интерес, во как! Тебе-то, небось, ее внимание тоже приятно.
— Ей интересны в первую очередь интриги Делоне, — прошептала я. — Что до всего остального, она потомок Кушиэля, и его метка у нее в крови, как у меня в глазу.
— Да, вас сразу видно, — сухо кивнул Гиацинт. — Только кушелины отправляются скорбеть в Дом Валерианы, и только тебе может захотеться с ними туда поехать.
— Я не…
— Она бы не поехала, — донесся из темноты за спиной третий голос, негромкий и бесстрастный. Я повернулась в седле и увидела у стены Ги, пешего, со сложенными на животе руками. Он приподнял брови, глядя на меня. — Я уверен, что ты не предала бы доверие лорда Делоне, а, Федра?
— Я думала, ты верхом… — пролепетала я, не зная, что еще сказать.
— Да вы же еле плететесь, — фыркнул Ги. — Проще пешком. Хотя у тебя неплохо получается ездить на лошади, когда ты не думаешь, что делаешь, — кивнул он Гиацинту, а мне сказал: — А вот тебе не помешает подучиться. Надеюсь, тебе уже надоело таскать меня за собой по всему Городу? Поехали лучше домой, и я потолкую с Делоне насчет уроков верховой езды для тебя.
Не имело смысла возражать Ги, когда он уже принял решение. Мы вернули лошадей в конюшню, Ги нанял извозчика. Гиацинт ухмылялся, видя мое раздражение — необычно, но меня вдруг рассердило, что я должна покоряться воле Делоне.
Как выяснилось по приезде, Делоне даже не было дома, и я еще больше разозлилась, поняв, что Ги увел меня из Сеней Ночи по своему хотению.
Мне тогда и в голову не пришло, что ему было чем заняться, кроме как сопровождать по самым опасным кварталам Города упрямую ангуиссетту, за ночь с которой платили тысячи дукатов. Что ж, я была молода и во мне кипело юношеское себялюбие. Ах, если бы знать все наперед, я повела бы себя с Ги совсем по-другому, ценя его своеобразную доброту, но, как ни стыдно признаться, в тот вечер я отнеслась к нему с угрюмым пренебрежением.
Беспокойная и раздраженная, я металась по дому, словно по тюрьме, и в библиотеке наткнулась на Алкуина. Ужасно хотелось выплеснуть негодование, но меня остановило выражение лица товарища, поднявшего голову от письма.
— Что это у тебя? — спросила я.
Алкуин бережно сложил листок и разгладил загибы. Белые волосы заблестели на свету, когда он наклонился.
— Предложение. Гонец доставил вечером. От Виталя Бувара.
Я открыла рот и тут же его закрыла. Алкуин проницательно посмотрел на меня.
— Ты знаешь, да? — Он всегда лучше меня умел слышать не произнесенное.
Я кивнула.
— Случайно оказалась поблизости, когда вы разговаривали в ночь дня рождения Бодуэна, — призналась я. — Прости. Я не собиралась подслушивать, честно. И никому об этом не рассказывала.
— Неважно. — Алкуин постучал сложенным письмом по столу, погруженный в свои мысли. — Не понимаю, почему именно сейчас? Неужели теперь, с падением Дома Тревальонов, рассеялись и страхи Бувара? Или же наоборот, добавились опасения, что Стрегацца он больше без надобности?
Я присела на стул напротив.
— Он видел, как первые лица государства опустили пальцы, и тем самым обрекли на уничтожение один из Великих Домов, и наверняка сумел заработать на этом крушении. Думаю, Бувар осмелел, утратив пиетет перед власть предержащими, которых оказалось так легко низвергнуть, и теперь больше руководствуется выгодой, нежели страхами. — Я покачала головой. — Он обезумел от вожделения, и недавние события подстегнули его поскорее искать исцеления. Берегись его.
— Поберегусь, — мрачно кивнул Алкуин. — Последний раз и все. И больше никогда.
— Ты… скажешь Делоне? — нерешительно спросила я.
Алкуин покачал головой.
— Нет, пока не получу на руки договор. В письме Виталь лишь изъявляет согласие уважить мою просьбу насчет подарка. Пусть Делоне думает, будто это просто очередное свидание; если он узнает, как я отношусь к этой встрече, он меня не отпустит. — Алкуин уставился на меня. — Обещай, что будешь молчать?
Хотел он немногого, к тому же никогда раньше ни о чем меня не просил. Товарищ не был виноват, что ему предложили свободу в ту же ночь, когда неволя вдруг стала мне в тягость.
— Обещаю.
Глава 24
Хоть я и не сильна в искусстве вводить в заблуждение — мой дар вынуждает к абсолютной искренности, — в обычной жизни мне удается довольно ловко притворяться. К примеру, за все время моего служения ни один из поклонников так и не заподозрил, чему Делоне обучил свою ангуиссетту — за исключением Мелисанды Шахризай, но она во всех отношениях особый случай. Даже Хильдерик д’Эссо, который нутром чуял, что Делоне ведет с ним какую-то игру, не представлял, какова моя роль в их противостоянии, пока я сама ему не рассказала.
