Реверанс со скальпелем в руке (СИ) - Шатохина Тамара

Просто – на неё указало солнце. И дороги сошлись. Но он не сразу понял. Решил, что просто зацепило и пока не сообразит, о чем писал Дешам… пока не разгадает её загадку, успокоиться не сможет. И не понимал, что зацепило не просто – уже тогда поздно было бежать от этого, отрицать и спасаться…

Он предложил ей руку, и она её приняла, приблизившись вплотную и дав ощутить свой запах – чистый и теплый. Исключив парфюм, она уже приоткрыла одну из своих тайн. Они проговорили всю дорогу. И да – она была странной, но странной по-хорошему, притягательно, как неразрешимая загадка, головоломка, как вызов, не принять который настоящий мужчина просто не может.

«Настоящий» было словом-ключом. Он оставался мужчиной только в душе и хорошо понимал это. Но ей нужна была помощь. Так почему не попытаться? Вот только определить – достойна ли она доверия? Он водил её по дому, показывал покои и судорожно, в спешном порядке искал другой - лучший для неё и ребенка выход. И не находил его. Он говорил, а она внимательно слушала и честно отвечала, и незаметно он втянулся во все это, как муха, нечаянно макнувшая в мёд всего одну лапку.

Она не была красавицей, скорее милой – тонкая в кости, невысокая, хрупкая… с массой черных кудрей и глазами странного цвета – серебристо-серого, прозрачного. Он думал о том, что, наверное, такая внешность должна «вызреть», совсем утратив юную угловатость и излишнюю тонкость. Она откроется с возрастом, отшлифованная годами… Но с каждой минутой открывал для себя её красоту в мелочах, разгадывая еще одну загадку. К ней просто нужно было присмотреться и обязательно - поговорить.

Речь Маритт дю Белли была краткой и ёмкой, без приевшегося уже кокетства и жеманства. И он понял еще одну её особенность – так говорят мужчины, то есть - по существу. Причины этому могли быть разные, что-то подобное проскальзывало и во время его общения с женщинами Новой Франции, но сейчас вникать в это не было времени. Он был занят, захвачен важным занятием, узнавая её.

Как все аристократки, она оказалась непрактичной и далекой от жизни. Говорила правильные вещи, совершенно не заботясь тем, чтобы их к этой жизни привязать. И виконт с каждым её словом убеждался, что нужен ей не меньше, чем она ему. К концу завтрака он уже готов был взять на себя её заботы и пронести их на своём горбу всю жизнь, если только она согласиться быть рядом. Её ребенок был хорошим способом выхода из сложной жизненной ситуации, но, глядя на неё сейчас, он понимал, что готов принять его уже не только из выгоды.

На признание решился от отчаяния - после её отказа. Выдал свою тайну в попытке удержать её. Оказывая этим бесконечное доверие и сразу показав чего хочет от их брака - понимания, доверия и честности. Она должна была знать о нем всё. Обманывать он бесконечно устал. Открывшись таким образом, виконт рискнул всем и выиграл.

А потом готовился к свадьбе – в каком-то радостном бреду, с огромной надеждой на приятные перемены в жизни. Когда-то он ушел со службы, потому что не мог долго находиться в седле – начинались боли в паху, которые трудно проходили. Поэтому даже путешествовать по стране виконт предпочитал в карете. Но сейчас поджимали сроки – ребенок... и он помчался в Монбельяр, где напрочь рассорился с братом, а потом сразу – обратно. Но оно того стоило – радость при встрече в её глазах, странности эти её… забавные слова о шляпе. Только увидев Мари, он уже почувствовал радостное возбуждение и душевный подъем. Кажется, даже болело в тот раз не так сильно.

А потом была свадьба… И в темноте последней теплой ночи, при свете факелов он веселился и нёс сентиментальные глупости, выдавая свои тайные мечты, своё виденье их будущей жизни. И с упоением танцевал для неё, играя шляпой, рисуя ею пируэты и выписывая воздушные узоры, а душа тихо рождалась вновь…

Маритт тоже радовалась и она хотела шляпу… Лучшему шляпнику Безансона вскоре улетит заказ, потому что мужская широкополая шляпа старинного образца шла ей необыкновенно. И свадебный наряд тоже. Он искренне любовался ею - высокой гордой шеей, теплым прозрачным взглядом и лёгкой улыбкой, чуть приоткрывающей верхние зубки.

Мужские фантазии? Они были, потому что памяти он не терял. И легко представлял, что и как сделал бы с ней и для неё. Был отчаянный и высокий душевный порыв, но не было отклика тела. И он гнал эти фантазии – сейчас они казались мелкими… его потребность в ней была другой – более глубокой, более требовательной. Не как с Дюши. А способы близости были, но унизительные для него. Он мог бы доставить ей удовольствие, сам выглядя при этом жалким и бессильным. Скорее всего, бежал бы сразу после этого, оставив брезгливое и скользкое воспоминание о себе.

Потерять остатки гордости – вот что бы это значило. Сейчас он не видел в её глазах жалости, но потом обязательно нашел бы её.

Подходя той ночью к дому, он слушал шутливые напутствия, их слышала и она. И спасла его, не дав сорваться во что-то страшное, что он только предчувствовал. Успокоила его, подтвердив и свою заинтересованность в дружеских, партнерских отношениях и прекратила его метания. И заставила еще дороже ценить её, а потом заинтриговала своим рассказом, в который он сразу поверил.

Знал, что может быть все, что угодно - однажды в шторм, когда почти погибали… в сознании и одновременно будто в бреду он с любовью вбирал в себя образ женщины в странной голубой одежде. Он плохо видел её, скорее это был внутренний взгляд, да и лицо её… зачем-то оно было наполовину прикрыто клочком ткани такого же цвета.

Но ощущение всепоглощающей, немыслимой любви он тогда узнал… испытал его первый раз. А теперь оно возвращалось, и с каждым разговором, каждым взглядом виконт убеждался, что ему достался настоящий приз. Это могла быть только воля небес и он пообещал себе, что станет посещать церковь по праздникам.

А потом начались их будни – странные и притягательно-приятные, как и всё, с ней связанное. Она учила Андрэ готовить странную еду, очевидно – её Родины, и сама у него училась. Рауль выразил одобрение и с удовольствием ел потом смесь разных трав с огурцами - в разных заправках. Это было вкусно, а еще приятнее было радовать её своим аппетитом. Потом было много чего - шампиньоны, замаринованные в чесноке и оливковом масле, нанизанные на прут и зажаренные на углях. Тёртая грибная похлебка с клецками, отвар из фруктов, заливной пирог на сковороде...

Умиляло её удивление и даже восторг, когда она открыла для себя вигну, артишоки, марь, лебеду и лиственную свеклу, сахарный корень, помпинеллу, смирну и репчатый колокольчик. К поздней осени кухня оказалась завешана малыми, средними и большими букетами «гарни». Забавно было смотреть, как сосредоточенно закусив губу, Маритт отсчитывает время, которое малый букет трав должен провести в супе. С каким удовольствием рассматривает тающий кусочек масла на румяной омлетной корочке, заговорщицки улыбнувшись на его взгляд:

- Что? Красиво же – картина маслом... - и почему-то затихает вдруг, задумчиво уставившись в окно.

А он радовался её простым искренним манерам, здоровому аппетиту и улыбался. Много и по разным поводам улыбался - как никогда в жизни много.

Возможность касаться её, обнять, привлечь к себе… в этом была не просто потребность. Он держал себя в руках постоянно, чтобы не потянуться за ней, не наполнить ладони кудрями, не обхватить ладонями лицо, не прильнуть в поцелуе. Но нельзя было допустить ни малейшего порыва, обманывая её и себя. Потому что после этого женщине нужно будет продолжение, он знал это – с четырнадцати лет знал и не имел права что-то обещать ей. Можно было… можно превратиться для неё в ночного шута, иногда он почти решался на это, когда она сама прижималась к нему, все же, очевидно, нуждаясь... Но видел тепло в её взгляде, видел заботу и желание отвлечь его, видел доброе отношение и уважение… Он просто не мог потерять это в ее глазах.

Время бежало, наполненное новым смыслом, новыми радостями и ожиданиями.

Он старался компенсировать ей… если такое вообще возможно. Всем, чем мог. Заботился, играл для неё на свирели, учил танцам… А как-то даже сам станцевал для нее со шпагой, не уйдя вместе с Андрэ подальше, а решив показать то, что однажды стало его хлебом. И случайно поймал её взгляд… взгляд женщины, желающей мужчину. Это было и горько, и радостно. Горько и больно за неё, а радостно… ничтожество и человека жалкого Мари вряд ли могла бы полюбить. Что любит сам, он понял уже давно. А теперь тем более решил держать расстояние.