Шепот тьмы - Эндрю Келли
Она искала тени всю свою жизнь, и вот он здесь, ее имя вырывается из него со стоном, и в этот единственный момент он как будто ответил на все вопросы, которые у нее когда-либо были.
47
Горизонт за окном был мягким и серым. В этот раз Колтон не чувствовал времени. Минуты ускользали от него, покидая. Оставили его в блаженном одиночестве. Он забыл на какое-то время о стремительном беге секунд. О необратимой потере мгновений. Была только Лейн. Было только ощущение ее прикосновений к нему, комната погружалась в белесую дымку. Солнце все всходило и всходило. В лучах желтого и серого цвета. В булавочных уколах золота, вспыхивающих над верхушками соседних зданий. Он зарылся лицом в то место, где шея Лейн сходилась с ее плечом, и закрыл глаза.
Ее пальцы запутались в его волосах, ногти царапали кожу головы так, что он неимоверно устал. Его конечности отяжелели, глаза стали тяжелыми.
«Моя, – повторялось у него в голове. – Моя, моя».
Он не мог вспомнить, осталось ли это в его голове, или он, как идиот, бормотал это ей.
Ему было все равно. Он сделал себя неприкасаемым, разорвав связь с зеркалом Лиама, отдав Лейн осколок кости. Он избавил себя от залога и тем самым сделал себя мишенью. Апостолу не нужен был мальчик на побегушках, которого он не мог контролировать.
Взошедшее солнце залило комнату слишком яркими золотыми лучами, сделав черты Лейн нечеткими. Как будто она была какой-то странной, особой вещью. Как будто она могла полностью исчезнуть под лучами рассвета.
– Я люблю тебя, – сказал он, уже полусонный.
Он услышал ее дыхание. Почувствовал, как ее палец прижался к его ключице. Ему было все равно. Ему было все равно, если это ее пугало. Она просила правды. Это была одна из них. Его самое тщательно оберегаемое признание. И, так или иначе, он уже дал его ей. Оказавшись в снегу. Прощаясь со своими призраками.
Он был так близок к полной отключке, что едва не услышал ее вопрос:
– Как ты это сделал?
– Хм?
– Как ты выжил подо льдом?
Он отчетливо помнил, как она провела кончиком пальца по чернильному пятну на его ребрах. Non omnis moriar. Чернила, которые он никогда не хотел. Чернила, которые он получил в темной комнате, полной замаскированных фигур, фонарей, освещающих работу художника жирным тошнотворно-желтым цветом. Его приветствовал шум латыни, песнопения Приората. Обещания даны. Обмен клятвами.
«Пообещай, и ты снова увидишь своего брата».
«Поклянись, и я научу тебя, как обмануть смерть».
– Колтон. – Ее рука была прохладной на его лбу. Он не понимал, как она может быть такой холодной, когда он весь в лихорадке. Она смахнула его кудри с глаз. – Не спи.
Еще один приказ, хотя и мягкий. Его веки дрогнули, и он увидел ее перед собой, залитую солнцем, ее волосы падали на лицо серебристым занавесом. А потом снова наступила темнота. Черное и медленное погружение в сон.
– Ты прекрасна, – пробормотал он.
– Ты невыносим. – Она ткнула его ледяным пальцем. – Скажи мне. Как ты выжил?
Подкрадывающийся день пробивался сквозь его веки красными шипами. Он натянул простыни на голову. Его голос был приглушенным, он уже наполовину спал.
– Почему ты так уверена, что я это сделал сам?
48
«Вставай, королева мух. Есть дела, которые нужно сделать».
Открыв глаза, Делейн увидела, что красная машинка из спичечного коробка огибает шрамы на ее колене. Она лежала совершенно неподвижно и смотрела, как кареглазый водитель направляет машинку по ее бедру, длинные пальцы проводят по смятому подолу шорт, по твердому гребню бедра. Рядом с ней лежал на боку Колтон, полностью поглощенный своим занятием.
– Доброе утро, – сказала она, когда он добрался до ее ребер. Она перекатилась на спину, потягиваясь, и смотрела, как шины скользят по ее футболке к пупку. – Я рада, что ты меня разбудил. Мне нужно вернуться в кампус сегодня.
Казалось, он не слышал ее. Мягко сказал:
– Спроси меня о трех вещах, которые являются правдой.
– Что, прямо сейчас?
– Да.
– Хорошо. – Она подложила руку под щеку. – Три истины. Иди.
– Первая. – Он опустил машину ниже. – Я глубоко, ужасно, тошнотворно… одержим тобой.
– Я уже это знала, – сказала она и вырвала машину из его рук. – Так что это пустая трата правды.
Он выхватил ее обратно, притягивая Лейн к себе. Они покатились вместе, пока она не оказалась на нем, упершись коленями в матрас. Медленно она собрала короткие волосы в хвост. Он смотрел, как она это делает, и у него невольно сжалась челюсть.
– Два, – сказал он. – Я знал, где ты живешь, потому что иногда стоял ночью возле твоего дома.
Она замолчала. Ее волосы выбились из хвоста, обрамляя овал лица.
– Когда?
– Когда мы были детьми. – В горле у него запершило. Он возился с машиной, его руки были беспокойны. – После льда.
«Подожди. Не беги. Я знаю тебя. Я знаю тебя».
– Почему ты прекратил? – Ее зрение затуманилось. Руки стали тяжелыми.
– Потому что, – сказал он, – ты все преследовала и преследовала меня. Выходила на улицу, полусонная, как будто чувствовала, что я там. Сначала это казалось безобидным. Я не знал, что ты можешь пострадать.
Она закрыла глаза и вспомнила яркий свет фар «Бьюика», визг тормозов, разбудивший сонную темноту. Ее колени были в крови, в груди не хватало воздуха. Мальчик, за которым она гналась, исчез, поглощенный темнотой.
– Это был ты. – Она откатилась от него, прижав колени к груди.
– Да. – Он сел, переместившись так, что они оказались лицом к лицу в спутанном гнезде простыней.
– Все это время я думала, что схожу с ума. Я думала, что все это мне приснилось. Но все это время это был ты.
– Так и было. – Потом спросил: – Ты сердишься на меня?
– Уже нет, – сказала она.
– Но сердилась?
Это был простой вопрос, но она обнаружила, что на него нет простого ответа. Она вспомнила, с какой непримиримой грустью она просыпалась после беспробудного сна, укладываясь в свою постель с темной пустотой рядом. То, как она продолжала смотреть в лес, желая увидеть лицо маленького мальчика из тени, который смотрел ей в ответ. Принц тьмы, король теней, маленький, скорбящий мальчик, которому не к кому вернуться домой, кроме нее.
Она вдруг почувствовала себя в высшей степени нелепой из-за того, что не узнала его сразу. Абсурдно, что она не узнала его с того самого первого момента в лифте. Смешно, что она потратила годы на бегство, бегство за ним в темноте только для того, чтобы столкнуться с ним при свете дня.
– Я скучала по тебе, – тихо сказала она, – когда тебя не стало. Разве это не глупо?
– Нет. – Он не стал уточнять, да она и не нуждалась в этом. Они оба провели целую жизнь, тоскуя по чему-то непонятному. А теперь они были здесь, и у нее было еще сто вопросов к нему. Тысяча. Они нахлынули все разом. Она не обращала на них внимания.
– Какова третья правда?
– Я убил своего брата. – Он закрыл глаза.
– Ты не убивал. – Она потянулась к нему и одумалась, пальцы вцепились в футболку. – Колтон, ты не убивал. Он утонул.
– Он утонул. Но это была моя вина. Когда я ушел под лед, он бросился за мной. Он даже не потратил время на то, чтобы снять все свое снаряжение. – Он открыл глаза, и в его взгляде была старая, унылая печаль. – Может быть, если бы я был прямо там, прямо на поверхности, он смог бы ухватиться за меня и вытащить.
– Ты не смог бы помочь, – сказала она. – Никто не выбирает тонуть.
Его улыбка не коснулась его глаз.
– Я умирал. Я чувствовал это. Боль прекратилась. Все погрузилось во тьму. Я больше не мог видеть даже солнца. А потом вода вокруг меня истончилась. Открылась дверь, и я прошел через нее. Я оставил своего брата умирать.
– Пока я не нашла тебя через неделю, – сказала Делейн, вспоминая.
– Для меня это была не неделя. – Он размял костяшки пальцев, словно растирая больное место. – Это было дольше. Это было бесконечно. Я тонул, снова и снова, мои легкие были полны льда. Умирал на повторе, пока время не потеряло всякий смысл. Оно остановилось. На дни. Годы. Вечность. Пока однажды это не прекратилось.