Татьяна Мудрая - Злато в крови
— Эта комната теперь ваша и мечена вашим прозвищем. Если что сразу не понравится или удивит, скажите мне сейчас, потом может быть недосуг.
— А почему вы сами не заходите, сэнна? — спросил я, озираясь вокруг.
— Вы же не дали разрешения, — с некоторой заминкой ответила она.
— Разрешения? Кто из нас двоих вампир — я или вы?
Она даже не улыбнулась.
— Вы гость, а я выступаю в роли разве что горничной.
— Прошу вас, — я галантно поклонился и сделал приглашающий жест рукой, затанутой в коричневую лайку. — И устраивайтесь хоть на этой тумбе рядом со входом, пока я не осмотрюсь.
Келья мне досталась обширная и, естественно, без единого окна, зато со множеством бледных шарообразных светильников той же системы, что в коридоре, и выдержанная в цвете и стиле ранней осени. Всю ее разделяли на ряд отсеков некие подобия деревянных ширм, одним концом прикрепленные к стене; они легко складывались в гармошку и растягивались. Была тут лэнская кровать старинного стиля — более низкая, чем привычные мне европейские, широкая, с плоским длинным валиком вместо подушек. Ее накрывал тугой пурпурный шелк, из-под которого целомудренно выглядывал край тончайшего льняного белья кремового оттенка. Полированный стол очень простых форм и два придвинутых к нему мягких зеленовато-золотых кресла явно указывали на то, что больших компаний здесь принимать не случается. Правда, наличествовала еще и кушетка, а у самой двери — два умеренно удобных бархатных пуфа. Шкаф для одежды. Высокий комод для всякой всячины. Выгородка для ванны, душа и клозета, более солидная, чем ширмы. Книжная полка. Выбор книг… Ого! Первое, на что я наткнулся, — Сартр в оригинале: «Затворники Альтоны», «Другие, или За закрытыми дверьми». Немецкий язык представлен моим обожаемым Клейстом: «Кетхен» (начало, где анонимным судом разбирается поведение влюбленного рыцаря, набрано чуть покрупнее прочего) и «Принц Гомбургский». И, разумеется, тут же незабвенный кафкианский «Процесс». Швейцарский диалект немецкого — Дюрренматт, из книжек об инспекторе Барлахе: «Судья и его палач». На английском — Стивенсон: не заезженный вконец «Остров Сокровищ», но первая часть дилогии о принце Флоризеле и «Ночлег Франсуа Вийона». Тут же «Малое» и «Большое» Завещания самого мэтра Франсуа, писанные на старом уголовном арго, очень выигрывающем на фоне более современного французского жаргона, что практикует уважаемый месье Жан-Поль. Английские авторы были представлены также и моим любимым поляком Коженевским по прозвищу Джозеф Конрад: «Дуэль» и «Тюан Джим». Впечатляющий детективчик Агаты Кристи «Девять негритят» я смотрел однажды в виде русской кинопостановки, и один из актеров показался мне талантливым до дрожи в конечностях. Позже я узнал, что он лично ставил в кино рассказы Борхеса и играл Сталкера. Кстати о русских. Они были представлены вообще отлично: Набоков «Приглашение на казнь» и «Альтист Данилов» Орлова. Украинская фантастика, мне почти незнакомая: «Судья» супругов Дяченко. Похоже, человечество всерьез озадачилось проблемой своего самоумерщвления… Словом, накоротке ознакомившись со списком рекомендованной беллетристики и найдя подбор несколько фантасмагоричным, я искренне сокрушился, не отыскав на полке ни «Протоколы мудрецов Святой Инквизиции», ни того, в целом скучнейшего, романа Вальтер Скотта, где мимоходом описывается кровожадная швейцарская Фема.
— А почему нет ни фильмов-дискет, ни ноутбука? — спросил я девушку, указывая на содержимое полки. — Боитесь излишне меня впечатлить?
— Нет, просто электричества не хватает, — пожала она плечами, не вставая со своего места. — Напряжение слишком низкое. Лампы и то — аккумуляторные «солнечники».
В платяном шкафу обнаружились, естественно, всякие костюмы, белье и обувь на мой рост, но не вкус. Очень простые, хотя и отменнейшего качества. В верхних ящиках полупустого комода — посуда и столовые приборы, упакованные в специальный контейнер. Не задавая лишних вопросов, я вспомнил, что это, как и застилка постели, — типично лэнский стиль: выставлять на погляд антикварное серебро, фарфор и хрусталь считается бахвальством. В санузле висели добротные махровые полотенца и халаты, зеркальный шкафчик, а в нем — прекрасное жидкое мыло, шампунь плюс кондиционер в высоком мягком флаконе, несколько тюбиков с кремами и пастами, две головных щетки и одна зубная: с особо длинной и крепкой щетиной.
— Если хотите украсить стены живописью или чем-либо подобным, — вполголоса пояснила Зальфи, видя, как я шарю по ним глазами в тщетных поисках часового циферблата, — назовите имя или стиль, я принесу. Возможны подлинники.
Я отказался, признавшись, что мне ну никак не приходит в голову что-либо достойное моих апартаментов и вообще после долгого пути стоит отдохнуть и, знаете, собраться с мыслями.
— Кого бы вы хотели увидеть после отдыха? — спросила девушка.
— Того, кто составил послание, разумеется.
— Карен-ини ушел почти два года назад, — ответила она спокойно. — Вы умеете общаться с призраками?
— Только с теми, кого выпил или хотя бы пытался, — отчего-то ответил я без экивоков. Наверное, в душе хотел разбить ее хладнокровие вдребезги. Не удалось.
— Вряд ли вы, уважаемый месье Лоран, приступались с этим к господину Старшему Легену, — он встала и поклонилась, показывая, что разговор подходит к концу.
— Постойте, — я поднял руку. — Здесь, в этом… общежитии имеются какие-нибудь правила? В том числе для меня лично?
— Да, если уж вы спросили, — она обернулась. — Можете ходить всюду, куда сумеете проникнуть, изучать всё, что вам попадется на глаза. Однако будьте осторожны со временем во время таких прогулок. Без вас никто сюда не зайдет, не подумает даже, но когда вы внутри, лучше закройтесь на засов. Он утоплен в косяке, смотрите. Это знак, что вы не хотите нежданных визитеров: скорее символика, но работает. Не пейте ничего и ни от кого, даже если это покажется вам вполне безобидным. Новое знание может оказаться такой силы, что сотрет информацию в вашей крови, а она должна раскрываться постепенно, как бутон, лепесток за лепестком. К этому ее может побудить верно поставленный вопрос или внезапное озарение. Самое главное: ни в коем случае не отдавайте силта никому, кроме тех, кто, по вашему глубочайшему убеждению, имеет на это право.
— И долго мне пребывать в таком подвешенном состоянии?
— Нет.
С тем моя хозяйка удалилась, отвесив мне церемонный поклон.
Я бросился поперек ложа и уже гораздо тщательней обозрел мое владение. Какое-то неуловимое, как воздух, ощущение тихой радости витало вокруг меня. Мягкие тона, плавные формы, нежные ароматы, почти полное беззвучие, разбавленное легкими шорохами. Со внезапной вспышкой интуиции я понял причину: люди, которые создали и украсили до мелочей эти глубинные чертоги, могли пить красоту как воду и источать ее подобно тому, как иные выделяют на жаре или холоде свою телесную влагу. Для них здешние соразмерность, грация и изящество просто не значат ничего. Для таких же, как я, тонко воспринимающих, но не умеющих ничего создать спонтанно и непредумышленно, — они буквально вся движимая вселенная.
