Сесилия Ахерн - Волшебный дневник
Двадцатидвухлетний Маркус, приглашенный в непроданный дом восемнадцатилетней девицы, не был особенно смущен, скорее его развлекал разыгрывавшийся на его глазах спектакль. Ему даже в голову не приходило, что девице, с которой он только что переспал, не хватало нескольких недель до семнадцатого дня рождения, поэтому ей было запрещено не только пиво, но и то, чем он с ней занимался на ковре. Одеваясь, Маркус то и дело посматривал на меня и пофыркивал. Я же паниковала так, что сердце громыхало у меня в груди, мешая думать, к тому же меня тошнило, и я боялась, как бы меня не вырвало там же, на виду у всех.
— Веселей, Тамара, — самоуверенно произнес Маркус. — Они ничего нам не сделают. Это же твой дом.
Только тогда я посмотрела на него, ненавидя себя сильнее, чем, по моему предположению, он должен был возненавидеть меня.
— Маркус, это не мой дом, — прошептала я, едва ворочая непослушным языком.
— Ну, твоих родителей… — улыбнулся он, натягивая джинсы.
— Банк отобрал его у нас, — произнесла я, сидя на полу, уже одетая, но совершенно выбитая из колеи. — Он больше не наш.
— Что?
Гигантское домино упало плашмя. Я почувствовала, как заходил пол, когда оно упало, словно свалился гигантский небоскреб.
— Прости, — сказала я и заплакала. И тут слова, которые слишком долго не сходили с моего языка, были озвучены, увы, не в том месте и, уж точно, не в то время. — Мне шестнадцать лет, — в ужасе произнесла я.
К счастью, стоявший у двери полицейский Фицгиббон слышал все, что я сказала. По крайней мере, он поверил, что Маркус ничего не знал, тем не менее Маркусу еще предстояло доказать это в суде. И еще он встал между нами, когда Маркус в гневе бросился ко мне, не собираясь меня бить, но крича на меня так свирепо, что мне было бы легче, если бы он обзывал меня по-всякому, но он просто кричал, и я поняла, что разрушила его жизнь. Какое бы соглашение он ни заключил со своим отцом, взяв на себя работу в передвижной библиотеке, оно, скорее всего, было его последним шансом. Мы ни разу не говорили об этом, но я с первого взгляда узнаю человека, получившего последний шанс. Каждый день я вижу такого человека в зеркале.
Нас привезли в полицейский участок. Мы прошли через унизительный допрос по всем пунктам «обвинения». Я-то надеялась, что после первого в своей жизни секса опишу все лакомые и нескромные подробности в дневнике, а не в полицейском участке. Тамара Гудвин. Проклятая Тамара, у которой все и всегда вверх дном.
Пришлось Розалин и Артуру ехать в Дублин и забирать меня из участка. Как только отыскали отца Маркуса, тот послал за ним машину. Я все время пыталась извиниться перед Маркусом, отчаянно плакала, рвалась к нему, чтобы он остановился и выслушал меня, но он не стал меня слушать. Он даже ни разу не посмотрел в мою сторону.
Пока Артур оставался в машине, Розалин беседовала с полицейскими, второй раз за день ввергнув меня в замешательство. Ее как будто гораздо больше беспокоило, как происшедшее отразится на Маркусе. Полицейские сказали ей, что максимальным наказанием для него за «совокупление с ребенком», не достигшим семнадцати лет, могут быть два года тюремного заключения. Я разрыдалась. Розалин казалась расстроенной не меньше моего. Не знаю, было это потому, что я опозорила их имя даже хуже, чем папа своим самоубийством, или потому, что ей в самом деле понравился Маркус. Она задавала один вопрос о Маркусе за другим, пока полицейский Фицгиббон не успокоил ее, сообщив, что Маркус понятия не имел, сколько мне лет, и если сможет доказать это в суде, то все обойдется. Для Розалин этого оказалось достаточно, но не для меня. Сколько времени протянется процесс? Сколько будет судебных заседаний? Сколько унижения он испытает? Я сломала его жизнь.
Со мной Розалин не перемолвилась ни словом, она даже как будто ни разу не поглядела в мою сторону. Потом, коротко сообщив, что Артур ждет в машине, она покинула полицейский участок. Через некоторое время я последовала за ней. Когда я села в машину, там чувствовалось непривычное напряжение, словно Артур и Розалин только что не на шутку поскандалили. Я была уверена, что стала виновницей их скандала. Никогда еще я не чувствовала себя такой расстроенной, униженной, подавленной. От стыда я не могла поднять глаза на Артура. Не сказав мне ни слова, когда я открыла дверцу и залезла внутрь, он включил зажигание, и мы двинулись обратно в Килсани. Я ощутила облегчение, потому что удалялась от того места, где мне было и хорошо, и плохо, физически удалялась от всего того, что произошло. Наконец-то я окончательно перерезала пуповину, незримо привязывавшую меня к моему прежнему дому. Может быть, мне этого и надо было.
Всю дорогу до дома я проплакала, до того была сбита с толку, разочарована, обозлена. И во всех грехах я винила только себя. В голове у меня шумело, едва мужской голос из радио достигал моего слуха и подбирался ближе и ближе к моим мозгам, словно пиво оставило там свою визитную карточку. Прошло минут тридцать, когда Артур остановил машину около магазина.
— Зачем это? — спросила Розалин.
— Купи, пожалуйста, пару бутылок воды и какие-нибудь таблетки от головной боли, — как ни в чем не бывало, произнес Артур.
— Что? Я?
Последовала долгая пауза.
— Что с тобой? — спросила Розалин в конце концов.
— Роза, — только и сказал Артур.
Никогда еще я не слышала, чтобы он так называл ее. Мне показалось это знакомым — где-то я это видела или слышала, — но соображать почти не могла. Розалин поглядела на меня, потом на Артура, как будто отчаянно боялась оставить нас наедине. Я напрягла мозги. Розалин вылезла из машины и бегом помчалась в магазин.
— Как ты? — спросил Артур, глядя на меня в зеркало.
— Ничего, спасибо. — Слезы ручьями полились у меня по щекам. — Артур, я виновата. Мне очень стыдно.
— Тебе нечего стыдиться, детка, — ласково произнес он. — Это со всеми случается в молодости. Пройдет. — Он едва заметно улыбнулся. — Во всяком случае, если все обойдется.
И он посмотрел на меня долгим отцовским взглядом, в котором я прочитала беспокойство за себя.
— Да, я в порядке, спасибо. — Я стала рыться в карманах. — Мы не… Он был… Я не знала, что делать.
И я смущенно кашлянула, завидев Розалин в конце длинной очереди. Она нервничала, выглядывала в окно, высматривала нас.
— Артур, мамина депрессия давно началась?
— Какая такая депрессия? — переспросил он, поворачиваясь ко мне.
— Вы должны знать, мамина депрессия, о которой Розалин рассказала сегодня утром доктору Гедаду.
— Тамара. — Он внимательно поглядел на меня и все понял. Потом поглядел в сторону магазина. Перед Розалин стояли еще три человека. — Расскажи все по порядку.
