Мэгги Стивотер - Баллада: Осенние пляски фей
- Ой, а я и не подумал… Ну так что, мы знакомы?
Она махнула на меня рукой:
- Помолчи, а? Я слушаю музыку.
Нуала до упора отодвинула сиденье, уставилась в потолок и закрыла глаза. Мне в голову пришла ужасная мысль, что она слушает музыку не по радио, а какую-то другую, далекую, слышную только ей. Лучи послеполуденного солнца лились в машину сквозь боковое окно, подсвечивая целую галактику веснушек на ее щеках. Веснушки почему-то выглядели неправильно: слишком невинно. Слишком по-человечески.
Она открыла глаза и сказала:
- Значит, ты - волынщик.
Чтобы сделать такой вывод, сверхъестественные способности не требовались. Пока я играл для Билла, меня мог услышать любой прохожий; и все равно я искал второй смысл в ее словах.
- Да. Причем отличный.
Ехидно улыбаясь, она пожала плечами:
- Ничего такой.
- Пытаешься меня разозлить?
- Просто слыхала и получше. - Нуала повернулась ко мне, и улыбка исчезла. - Я слышала ваш разговор, волынщик. Здесь тебе делать нечего. Хочешь преуспеть в том, чем занимаешься?
Предупреждающие покалывания превратились в острую боль.
- Глупый вопрос. Ты уже знаешь на него ответ, иначе не спрашивала бы.
- Я в состоянии тебе помочь.
Я прищурился, подбирая слова.
- Каким образом?
Краем глаза я наблюдал, как она вытянулась на сиденье и вдруг резко подалась ко мне:
- Могу нашептать тебе тайны, которые перевернут твою жизнь.
Я отодвинулся, чтобы не поддаться аромату ее дыхания. У меня уже даже мурашки были в мурашках.
- И, я уверен, совершенно бескорыстно?
- Ты этого даже не заметишь. Но я очень постараюсь. Зато ты станешь лучшим волынщиком всех времен.
Мне вспомнилось множество историй, предостерегающих от сделок с дьяволом и ему подобными; ехать с ней в машине, пожалуй, и в самом деле небезопасно.
- Я конечно польщен, но все же откажусь. - Мы приближались к школе. Интересно, что она сделает, когда мы подъедем. - Мой текущий уровень крутости меня устраивает. Да и заниматься без преподавателя - одно удовольствие. Разве что ты предложишь пробную подписку без обязательств, которую через тридцать дней можно отменить, не оставаясь тебе должным и не сообщая номер своей кредитной карты.
Нуала оскалилась:
- Отказываться, когда кто-то вроде меня предлагает помощь, очень невежливо. Таким самовлюбленным придуркам, как ты, ее вообще редко предлагают.
- Я очень вежливо отказался!
- Ты даже не обдумал мое предложение.
- Обдумал. Вот, слышала паузу? Секунду назад? Это я опять обдумал. Но все равно говорю «нет».
- Останови машину. Я выйду здесь.
- А как же школа?
Нуала как когтями вцепилась пальцами в дверную ручку:
- Не беси меня, Джеймс Морган. Останавливайся, не то я тебе голову оторву.
В ее голосе звучала такая ярость, что трудно было не поверить. Я съехал на обочину и остановился среди деревьев. Нуала дернула ручку:
- Открой замок, идиот!
Я нажал на кнопку, и она распахнула дверь. Обернувшись, Нуала снова впилась в меня взглядом голубых глаз:
- Ты все равно не способен учиться. Самодовольный кретин.
Она хлопнула дверью, и я рванул с места. В зеркале заднего вида отразился лишь вихрь сухих листьев над дорогой.
Нуала
покров, бурное море осени
рассыпает цветы уходящего
мира, дары возрожденью.
В укрытии теплых по-летнему
дней ночи с морозной
проседью
продлевают порочную жатву
томленья.
(стихи из сборника «Златоуст»)
Почему- то этот день -день, когда мне впервые сказали «нет», - запечатлелся в памяти в мельчайших мучительных подробностях. Духота в машине Джеймса, мягкая потертая обивка сиденья под моей ладонью, кричащее (великолепие разноцветных листьев за окном, багряные дубы, в точности повторяющие цвет его волос. Ком в горле - моя ярость. Настоящая ярость. Я не злилась целую вечность.
Целую вечность я получала все, что хотела.
Ярко- красное солнце коснулось верхушек деревьев, а я по-прежнему была не в настроении. Студенты группками по двое-трое начали возвращаться в общежития. Некоторые шли поодиночке, опустив глаза, засунув руки в карманы или придерживая лямки рюкзаков. Легкая добыча -таким юным одиноким душам трудно вдали от семьи и друзей, и музыка заполняет всю их жизнь. Они светились разными оттенками синего, светло-зеленого, цвета морской волны - цвета моих глаз. Если бы после моего предыдущего ученика прошло больше времени, я, быть может, и соблазнилась бы, но я все еще чувствовала себя сильной, непобедимой.
А вот и Джеймс с тремя приятелями. Неправильно. У моей добычи нет друзей, музыка - главное в их жизни. Такие, как он, не должны ладить с людьми. Даже пытаться не должны. Я бы усомнилась, он ли это, несмотря на уже знакомую короткую рыже-каштановую стрижку и уверенную до развязности походку, но яростное желтое пламя внутри него кричало: «Музыка-музыка-музыка». Желтый - мой любимый цвет.
Я чуть не бросилась к нему, чтобы заставить принять сделку. Или покалечить его. Посильнее. Была у меня парочка исключительно интересных мыслей на эту тему…
Спокойно. Возьми себя в руки.
Вместо этого я, невидимая, пристроилась за Джеймсом с приятелями. Думаю, если бы кому-то пришло в голову внимательно посмотреть в правильном направлении, меня можно было бы заметить, но никто не сообразил. Сейчас вообще мало кто о нас думает, хотя другие феи рассказывали мне, что раньше все было иначе. Те немногие, кто оглядывался, ощущая мое присутствие, видели только вихрь осенних листьев, летящих вдоль тротуара. Это я - невидимый холодок в сумерках, неощутимый комок в горле, непрошеная слеза, вызванная давно забытыми воспоминаниями.
По дороге девочки отделились и свернули к своему общежитию, парни остались вдвоем. Я смогла подобраться ближе, настолько близко, что сияние Джеймса отражалось от моей кожи; хотелось прикоснуться к нему и вытащить из его головы яркие нити музыки. Ну почему он отказался?
Джеймс и оставшийся паренек, главной отличительной чертой которого была невинная улыбающаяся физиономия, разговаривали о бытовом травматизме. Круглолицый приводил статистику смертей, вызванных опрокидыванием торговых автоматов.
