Евдокия Филиппова - Посох Богов
Наш старый дом был действительно стар. Таинственный и тёмный, как воды Волги, вросший в землю до самых окон, он казался таким приземистым, что в голову невольно закрадывалась мысль о том, что он погружается в прошлое, как в реку времени, в которую уже впадает и тоненький ручеёк моей жизни. Его антрацитовые стены пробуждали что-то смутное, волнующее, перемешивая воспоминания с мечтами.
Даже большой ключ от дома, извлечённый мною из сумки, показался мне ключом от того сказочного города, название которого у каждого своё, но неизменно означающее одно — детство.
Я подхожу к двери. Ключ с трудом поворачивается в проржавевшей скважине. Осторожно касаюсь дверной ручки, и, приоткрыв дверь, мгновение жду чего-то. Может быть, призраков, дремлющих там, в тишине и сумраке, как в тумане забвения? Потом слегка толкаю руками дверные створки. Они легко поддаются, тонко и певуче скрипнув в петлях, и раскрываются настежь. Шагаю через порог и оказываюсь в тёмных сенях. В моём царстве тихо, и чуть пахнет керосиновой копотью. Делаю осторожный шаг, вытянув руки вперёд. Постепенно глаза привыкают к темноте, и я вижу дверь, обитую чем-то мягким. Открываю и вхожу внутрь.
Большая комната с настоящей русской печкой, кухня, отделённая лёгкой переборкой, деревянный стол, стулья и скамья. Иду дальше, к низеньким окошкам. Сквозь давно немытые стёкла виден дремлющий, заросший сад. Деревянные рамы охотно распахиваются, и тихий шелест листвы наполняет комнату. Тяжёлые гроздья чёрной смородины, пышные кусты которой растут у самых стен, так близко к окну, что рвать ягоды можно прямо из дома. Их пряный аромат вливается внутрь. Я вспоминаю крупные матово светящиеся на моих детских ладонях чёрные бусины, оставляющие фиолетовые пятна на коже, вспоминаю, как долго оставались пурпурными кончики пальцев, даже после того, как сполоснёшь руки в звонко громыхающем рукомойнике.
Ставлю сумку на пол и снова выхожу из дома.
Во дворе, возле самой что ни на есть простой скамьи, сколоченной из двух отполированных временем досок, растёт сирень. Цветок Сиринги, возлюбленной Пана, цветок первой любви. Мне становится грустно. Я никогда не бывала здесь в мае и не видела её цветущей. Говорят, амулет из сирени делает девушку неотразимой.
Возле калитки оранжевые ноготки сбились в весёлую стайку вокруг кустика розовых люпинов. Я срываю несколько красных как пламя цветков горицвета Адониса, чтобы поставить их в вазу.
Никаких звуков, кроме шёпота деревьев. Лёгкий ветерок, застенчиво прячась в листве, трогает мою русую чёлку, словно кто-то добрый гладит по голове. Мысли становятся почти невесомыми, и я намечаю кое-какие планы на время своей добровольной «ссылки»: «Медитация, созерцание тихих рассветов и закатов, старых домов и старинных предметов в местном музее. И ничего больше…»
Вспомнив о старинных вещах, я возвращаюсь в дом, где каким-то чудом сохранилось кое-что из того, что представляло для меня истинную ценность, потому что было настоящей семейной реликвией.
Вещи стоят на своих привычных местах, там, где они стояли уже много лет, так же спокойно, как и всегда, только, может быть, чуть-чуть насторожённо. Я открываю шкафы и перебираю содержимое ящичков, внимательно рассматривая всё, что нахожу, беру вещи в руки, и они тихо шепчут мне что-то, словно пытаясь сказать нечто важное. Голоса прошлого сливаются в хор далёких, незнакомых, никогда не виденных мною предков. Они жили когда-то здесь так же, как живут они в моей крови. И моё сердце, моя кровь откликались на их зов.
Словно заблудившись в тумане, перемешавшем прошлое и настоящее, брожу по комнатам. Слой пыли лежит на всём как вуаль грусти. В углу, на стене, под самым потолком слегка покачивается, словно потревоженное время, невесомая ниточка-паутинка. На старинной гравюре, висящей в простенке между двумя окнами, печальная женщина прядёт пряжу, из тонкой кисти её руки тянется пурпурная нить, соединяя прошлое и настоящее…
В малюсенькой каморке рядом с кухней, к витым чугунным ножкам швейной машины «Зингер» прислонился небольшой деревянный сундук. Половицы дощатого пола капризно скрипят, когда я опускаюсь перед ним на колени. Крышка сундука, бесшумно открывшись, поднимает вверх лёгкое облачко пыли и горьковатого запаха трав. В сундуке я нахожу несколько вышитых гладью льняных скатертей, покрывала, кружевные подзоры… и платья, много платьев. Одно, невесомо-крепдешиновое, синее с белыми звёздочками цветов, прикладываю к себе. Немного великовато, но мой глаз уже видит, как с помощью ремня посадить его точно на талию. А вот ещё платье. И ещё…
Шаря рукой по дну, я неожиданно натыкаюсь на что-то холодное и гладкое. Вздрогнув, приподнимаю ворох тряпок и нахожу два предмета из лёгкого жёлтого металла — диск и кольцо сантиметров шесть в диаметре.
Отполированный до зеркального блеска диск лежит на моей ладони. На диске фигурка крылатой женщины, искусно сделанной из синего камня. Фигурка окружена лучами. Вокруг неё, по окружности диска, словно следы птичьих лапок, бегут странные значки — три, четыре чёрточки в разных комбинациях. У диска есть небольшое ушко или петелька, видимо для шнурка или цепочки. Видимо, медальон.
Кольцо — скорее браслет — из тонкой металлической пластины. Браслет кажется литым, и кроме таких же, как на диске, странных значков я обнаруживаю только маленькую выпуклую вставочку из прозрачного мутновато-голубого стекла или пластика.
Странно, но вещицы, хоть и пролежали в старинном сундуке под ворохом старых тряпок много лет, старинными не выглядят. Скорее, пожалуй, авангардными.
Верчу в руках свои находки, пытаясь понять, откуда они взялись. Кто положил их туда? Почему они кажутся мне странными?
Удивительно, какую власть имеют порой над нами вещи…
Положив медальон и браслет на подоконник, я продолжаю смотреть на них, не отрывая взгляда, просто не могу отвести глаз. В голове то ли всплывают воспоминания о чём-то запредельно далёком, то ли возникают предчувствия какого-то события в необозримом будущем…
Кажется, я уже держала эти вещи в руках. Всё это уже было когда-то…
Дежа-вю?
Город из моих снов…
На секунду возникает ощущение чьего-то присутствия.
Тряхнув головой, я отбрасываю эти мысли прочь.
Мне понадобился целый день, чтобы сделать дом уютным и удобным для «ссылки». Я стирала пыль с поверхностей мебели, вытряхивала её из половиков, мыла пол, перемывала и чистила посуду.
Когда, наконец, я вышла во двор вылить последнее ведро воды, уже вечерело. Выплеснув воду, я долго смотрела, как её пыльные струйки бегут по плотно утромбованной земле. Такие же мутные струйки, перемешивающие глупое детское упрямство, любопытство, удивление, испуг, вливались в мою душу. Тихая умиротворённость, днём заполнившаяся моё сердце, стекала как вода, и, сменяя её, холодными змейками вползали смутное безотчётное беспокойство и странная тревога.
