Юлия Вакилова - Король моего сердца
Наконец, отдышавшись и собравшись с силами, она подняла голову и посмотрела в лицо тому, кому отныне она была обязана жизнью.
Удивительно, но принцесса сразу узнала его.
Никогда прежде они не встречались так близко, лицом к лицу, но некое внутреннее чутье моментально подсказало, что сейчас на нее смотрел тот самый мужчина, чей взгляд прошлой ночью она ощутила на себе столь явственно.
Возвышающаяся над ней фигура на фоне свинцово-серого неба казалась воплощением неодобрения. Хмурясь, мужчина смотрел на нее сверху вниз, отчего она, распростертая перед ним на сухой, безжизненной земле, сразу почувствовала себя совсем жалкой.
Уже второй раз в его присутствии на нее накатывала робость.
— Не могу выразить словами всю глубину моей признательности за спасение… — дрожащим голосом начала девушка, как вдруг…
— Раздевайтесь, — хмуро велел он.
Слова благодарности застыли у нее губах. В немом вопросе Эллери уставилась на спасителя, отказываясь верить в только что услышанное.
— У леди проблемы со слухом? — безо всяких сомнений, в его голосе прозвучала насмешка. — Я велел вам раздеться. Впрочем, если это слишком затруднительно, я могу и помочь.
Точно в подтверждении того, что слова мужчины не расходятся с делом, в его руке тускло блеснула узкая полоска стали.
Глава вторая. На трех холмах
Все, что находится в этой долине, есть Зло. И земля, и небо, и воздух.
Этот заброшенный край олицетворяет собой Забвение. Здесь нет места жизни.
Передаются из уст в уста страшные рассказы о зловещем тумане, что несет с собой отчаяние и смерть. Именно из-за него долину прозвали Седой.
Но это не более чем заблуждение.
Самую большую угрозу Седой долины представляют болота.
И то, что кроется под ними.
(отрывок из «Записки старого Боэля. Том четвертый»)Девушка охотно попятилась бы, если только за ее спиной не находилась жадно оскаленная пасть трясины.
— Ты не можешь говорить серьезно, — она выдавила из себя эти слова и сама же поморщилась, услышав в них нотки подступающей истерики. Словно мало ей было угодить в ловушку болота, оказаться на волосок от гибели и быть спасенной незнакомцем. Ко всему прочему ее спаситель оказался умалишенным!
— Пожалуй, да, — неожиданно легко согласился мужчина. Недоверчиво вскинув на него взгляд, девушка, как и ожидала, поймала отголосок насмешки, мелькнувшей в изгибе губ. — Я уверен, леди не захочет прибегать к помощи моего холодного приятеля и предпочтет раздеться самостоятельно.
— Да ты хоть представляешь, кто я такая? — она постаралась придать голосу уверенности, которую на деле совсем не ощущала. — Если мой отец узнает…
— Совершенно неважно, кто ваш отец, — мужчина с нажимом перебил ее, и голос его звучал твердо. — Сейчас здесь только мы с вами. И ради вашей же безопасности я говорю раздеваться. Немедленно.
Холодность, прозвучавшая в мужском голосе, заставила ее поверить — он действительно говорил серьезно.
Во дворце Эллери за глаза нередко называли особой взбалмошной и капризной, — она сама прекрасно знала это и старалась соответствовать сложившейся репутации. Но в критических ситуациях, когда для привычной маски избалованной принцессы не оставалось места, девушка могла рассуждать трезво и без лишних эмоций. Сейчас наступил как раз такой момент — осознав, что клинок в руках ее собеседника отнюдь не является игрушкой, и угроза воина очень даже реальна, девушка побледнела и призадумалась. Всю свою жизнь она находилась в окружении людей, рожденных, чтобы ей прислуживать. А сейчас… Стоящий впереди человек был опасен, и сопротивление ему могло к самым непредсказуемым последствиям. Поэтому каким бы всеобъемлющим ни было чувство гордости королевской дочери, смириться с обстоятельствами было единственным выходом, пришедшим ей на ум в данный момент.
Чтобы потянуть время, Эллери нарочито медленным движением коснулась отяжелевшего от воды ворота плаща, словно собираясь его снять. В голове, тем временем, мелькали отчаянные, почти обреченные мысли — что можно было сейчас предпринять, чтобы избежать позорной участи.
Мужчина, казалось, видел все ее торопливые размышления, и вид смешавшейся перед ним девушки доставлял ему нескрываемое удовольствие. Быть может, он хотел добиться, чтобы она начала рыдать и умолять о снисхождении? Может, целью его и было просто заставить ее унизиться?
Что ж, в таком случае она не даст ему повода торжествовать.
Призвав на помощь всю свою выдержку, Эллери принялась раздеваться, глядя прямо в темные глаза воина. Плотные змейки шнуровки лифа платья никак не желали поддаваться усилиям тонких пальцев, крайне неохотно покидая узкие отверстия в ткани.
Закушенные девичьи губы подрагивали от подкатывающих рыданий, но королевская дочь упрямо продолжала цепляться за крохи гордости, что оставались единственным препятствием на пути потока слез, комом собравшихся в горле.
Ее мучитель продолжал стоять напротив, все такой же холодный и невозмутимый, и от безысходности ситуации, от того, что она была вынуждена делать, движения принцессы становились все быстрее и судорожнее. Под конец она уже просто рвала на себе ткань, не заботясь о сохранности платья — предчувствуя, что оно ей больше не понадобится.
Последний шнурок покинул свое гнездо — и мокрое платье бесформенной массой осело к ее ногам.
Тонкая ткань нижней рубашки не могла служить защитой ни от сощуренного взгляда, ни от дуновения холодного воздуха. Ощутив кожей неприветливый ветер, Эллери нашла в себе силы отстраненно удивиться одному его присутствию в этой мертвой долине.
Наконец, заключительная преграда оказалась повержена. Смятая рубашка полетела вниз, на землю, к уже распростертому платью, и волна мурашек прокатилась по обнаженному телу девушки, покрыв крупной дрожью кожу и заставив напрячься крохотные бусины груди.
Нагая, беззащитная, Эллери выпрямилась перед мужчиной, до боли сжав пальцы в кулак, чтобы побороть инстинктивное желание прикрыться, свернуться в комок от внимательных изучающих темных глаз. Вместо этого она взглянула на воина с вызовом во взгляде.
Будучи истинной дочерью своего отца, девушка скорее умерла, нежели позволила бы чужаку увидеть свои слезы.
Во всей этой ситуации — помимо откровенной ее унизительности, конечно, — присутствовало нечто, заставляющее Эллери ощущать смутную неправильность испытываемых ею чувств. Что-то было во всем этом — в том, как она стояла нагая перед мужчиной, позволяя его беззастенчивому взору бесстыдно гулять по девичьему телу, в то время как сам воин находился перед ней наглухо завернувшийся в длинный плащ, не оставляющий ни кусочка открытой кожи. Что-то запретное и противоречивое, прежде незнакомое, и в то же время крайне отличающееся от стыда или смущения.
