Елена Грушковская - Странник
О-Най не показал виду, что повергнут в ужас такой свирепостью. Приведя в движение лицевые мускулы, он даже изобразил улыбку — вполне сносную, судя по отражению в зеркале, а Зиддик повторил:
— Ты славный, ты мне нравишься. Ты хороший. Не бойся.
О-Най старательно выскоблил его голову. По его мнению, теперь Зиддик стал ещё уродливее, но своё мнение он держал при себе. Он обтёр Зиддику голову салфеткой и, сняв с него накидку, сказал:
— Готово.
Зиддик погладил свой шишковатый череп и сказал:
— Хорошо. Мне нравится. — И добавил, презрительно скользнув взглядом по Айело: — За это я оставлю тебя в живых, урод.
Встав с кресла, он поднял своё оружие и повесил себе на плечо. Достав из-за пазухи сверкающее, великолепное и, по-видимому, очень дорогое ожерелье, он кинул его О-Наю на шею.
— Тебе, лапочка. Такая прелестная шейка должна быть чем-то украшена.
Сказав это, Зиддик провёл тыльной стороной пальцев по щеке О-Ная. А О-Най осмелился ляпнуть:
— Вам не мешало бы сделать маникюр, господин. Сразу видно, что вы не заботитесь о своих ногтях.
— В следующий раз сделаешь, — ухмыльнулся Зиддик. Он не рассердился, только пощекотал О-Ная под подбородком.
— Приходите, господин, обязательно сделаю, — сказал О-Най, про себя ужаснувшись: "Что я такое говорю?!"
— Я приду, — пообещал Зиддик.
Когда он был уже на пороге салона, Айело посмел заикнуться:
— А… А платить вы разве не будете?
Зря он это сказал. Зиддик резко обернулся, вскинул своё оружие и выпустил из него голубой сгусток света. Он не убил Айело, только опалил ему волосы и разбил вдребезги зеркало. Опустив оружие и издав клекочущий смех, он повторил, обращаясь к О-Наю:
— Я приду, лапочка. Жди.
Он не заплатил ничего — если не считать драгоценного украшения, которое он подарил О-Наю. После его ухода Айело долго ругался сквозь зубы, боясь, по-видимому, делать это громко, как будто давно ушедший Зиддик мог его услышать, и разглядывал в другое, уцелевшее зеркало свою подпорченную шевелюру.
— И дьявол же потянул тебя за язык пригласить его прийти снова! — проворчал он, обращаясь к О-Наю. — Ты хоть знаешь, кто он такой?
— Н-нет, — пробормотал О-Най.
— Пиратский капитан, — сказал Айело. — Как только он назвал имя, я вспомнил. И дай сюда эту побрякушку! Она наверняка краденая.
Зиддик сдержал обещание: он пришёл через неделю. Увидев на пороге салона его здоровенную фигуру в сапожищах, с лысой головой и неизменной "пушкой" — так Зиддик называл своё оружие, — О-Най невольно сжался, но попытался взять себя в руки и приветливо поздоровался:
— А, господин Зиддик! Приветствуем вас. Пришли на маникюр?
— По тебе соскучился, милашка, — ухмыльнулся тот в ответ. И, взглянув на свои уродливые когти, добавил: — Ну, и это самое тоже.
Ох и попотел О-Най, приводя в божеский вид толстые, твёрдые когти Зиддика! Обычные маникюрные инструменты были здесь бесполезны, нужны были столярные, и О-Наю пришлось за ними бегать. При помощи кусачек и напильника он сумел одолеть несокрушимые когти, а потом сделал всё как обычно — удалил кутикулу и покрыл когти лаком. Пока О-Най работал, Зиддик разглядывал его, трогал за коленки и говорил:
— Прелесть моя…
О-Най не обращал внимания: коленки были не самым интимным его местом, а любоваться им Зиддик мог сколько угодно, вреда это О-Наю не причиняло.
— Лапочка, а где те камушки, которые я тебе подарил? — ни с того ни с сего спросил Зиддик. — Почему ты их не надел? Мне было бы приятно видеть их на тебе.
Что О-Най должен был ответить? Что их у него отобрал Айело? Он замялся, растерянно взглянув на своего босса, и тот поспешил объяснить:
— Господин Зиддик, я побоялся позволять ему носить такую дорогую вещь… Я убрал колье в сейф, чтобы его не похитили.
Зиддик был скор на расправу — он тут же схватился за оружие.
— Ах ты, урод четырёхрукий, слизняк паршивый! Сознавайся — загнал камушки, да?!
Айело от ужаса стал заикаться.
— Н… н-нет, — проблеял он.
— Всё бы ничего, только давал я их не тебе, — сказал Зиддик, приставляя дуло своего смертоносного оружия к чисто выбритому подбородку владельца салона. — Как ты посмел протягивать к ним свои загребущие лапы, падаль? Зря ты это сделал, потому что я тебя за это превращу в горстку пыли!
И Зиддик прицелился парикмахеру в лоб. Айело завопил с перекошенным от смертельного ужаса лицом:
— Не надо, господин Зиддик, прошу вас! Не убивайте меня! Я сейчас же верну ваш подарок О-Наю!
На полусогнутых ногах он сбегал к сейфу, достал колье и положил перед Зиддиком. Тот кивнул О-Наю:
— Надень.
О-Най не посмел ослушаться. Полюбовавшись им, Зиддик сказал:
— Так ты мне ещё больше нравишься, милашка.
Он подарил О-Наю ещё немало дорогих украшений и красивых нарядов, но всё это проделывалось им высокомерно и грубо, с оттенком пренебрежения и, сказать по правде, доставляло О-Наю мало радости. Но когда уродливый, дикий и неистовый пиратский капитан протянул ему своей огромной ручищей букетик фиалок, в душе О-Ная что-то дрогнуло. Этот нежный букетик уж слишком не вязался с общим обликом Зиддика — с его огромными тяжёлыми сапожищами, отталкивающей хищной физиономией, в которой было что-то от тираннозавра, грубым хриплым голосом и шишковатой башкой, которая стараниями О-Ная всегда была гладко выбрита, и которую он теперь повязывал чёрной банданой.
— Что это значит, капитан? — спросил О-Най. — Что вы хотите этим сказать?
Ответ Зиддика, впрочем, мало отличался от его всегдашней манеры выражаться.
— А чёрт его знает, что я хочу сказать! Знаю только, что это обычно делается как-то так… — Бухнувшись на колено, Зиддик с пародией на торжественность сказал: — Я, капитан Зиддик, стоя перед тобой вот так — и это при том, что я эдак ни перед одной живой тварью в жизни не стоял! — хочу заявить тебе, мой голубчик, вот что. Обхаживая тебя, я потратил уже дьявольски много времени и чёртову кучу денег, а потому считаю, что нам с тобой давно пора… как это? соединиться. Прошу пожаловать в мои апартаменты, лапочка.
Чем же ужасный во всех отношениях Зиддик всё-таки покорил О-Ная? Он был уродлив, груб и неистов, необузданно вспыльчив и жесток, в нём даже не было ни капли того своеобразного обаяния, которое иногда присуще злодеям — словом, его было абсолютно не за что любить, можно было лишь бояться. Поначалу О-Най и боялся, но каким-то для него самого непостижимым образом кроме страха в его сердце поселилось по отношению к Зиддику что-то вроде восхищения. Он восхищался его силой и тем, как ему покорялись люди, как они перед ним пресмыкались и как выполняли все его приказы. Зиддик был великолепен в своей мощи, и пусть с другими он был груб и жесток, зато по отношению к О-Наю никогда не проявлял злобы. К нему он был неизменно ласков и щедр, ни разу не сделал О-Наю больно и даже ни разу не обругал. Когда он держал О-Ная на своей могучей ручище, как трёхлетнего ребёнка, О-Най испытывал смесь страха и восторга: он удивлялся, что это чудовище было способно на такие проявления нежности. Мало того, Зиддик однажды сказал:
