Баллада о неудачниках (СИ) - Стешенко Юлия

Сморчок открыл дверь. Мы вышли. Сморчок закрыл дверь.

Ах ты гадостный, мелкий, блевотный, никчемный мужеложец со сморщенным хером размером с воробьиный клюв. Чтобы тебя всю ночь козел драл. Чтоб у тебя на морде болячка вскочила, а вторая на заднице, потому что все равно бог одно от другого не отличит. Чтоб ты в канаве сдох…

И тут я увидел ЕЕ. Сморчок обогнал меня на лестнице и дробно ссыпался вниз — ни дать ни взять козье говно. А я стоял и смотрел на дохлую мышь. Видать, скончалась несчастная давненько, а может, солнышко припекало. Верно сморчок подметил — лето на дворе, погода чудесная. Теплынь. Мышь раздуло так, что трогать боязно было — как бы не лопнула. Но истинный воин не страшится опасностей. Я осторожно поднял бедняжку за хвост и вернулся к королевской опочивальне. Оглянулся. В коридоре никого не было. Я скользнул в комнату.

Без хозяина она казалась еще более поразительной и роскошной. Теперь я видел детали, которые упустил при первом осмотре. Серебряная шкатулка на столе, обитое бархатом мягчайшее кресло, серебряный же таз для умывания. В углу — поразительная статуэтка. Обнаженная женщина была вырезана так искусно, что казалась живой. И сундук. Огромный, обитый узорными медными полосами, богато расписанный. И незапертый. Ну надо же, какая досада. Я поднял крышку, сдвинул вбок котты из тончайшей шерсти. И бережно положил туда мышь. Парча тебе пухом, невинный зверек. Спи тут спокойно, никем не потревоженный. Я аккуратно разложил поверх мыши котты, расправил их и закрыл сундук.

Добро пожаловать в Нортгемптон, гнида.

Жалко, белки не нашлось. Когда отец Франциск нас за медовый пирог выдрал, мы ему белку под матрас сунули. То-то визгу было. Но откуда же в замке белка.

Глава 49, в которой Марк залезает на крышу

Упокоив мышь, я предался размышлениям о долге и рыцарской чести. И расхитителях скотины. Должен ли я что-то по этому поводу предпринимать? А если должен, то что именно?

Как говаривала Вилл, проблему нужно рассматривать под разными углами. И то верно — никогда не знаешь, в каком углу что найдешь.

Значит, так. Мне шериф что сказал? Чтобы я оказывал сморчку всяческую помощь. А помощь — это когда кто-то работает, а ты ему дело облегчаешь. Ну или затрудняешь, тут уж как повезет. Сморчок что-то делает? Нет. Значит, и помогать ему не в чем.

Но я капитан стражи. И жаловались мне — на кражу скота. Отлично. Я приехал, я посмотрел. Обнаружил, что коз покрали не люди, а звери. Почему городскую стражу должны интересовать звери? Пускай у лесничих голова болит. Или, допустим, не звери, а демоны. А тут пускай голова болит у епископа.

Нет, мне своей работы по горло. Аж на цыпочки становлюсь, чтобы не захлебываться. Поножовщина в трактире — раз. Кража лошадей — два. Обесчещенная девица — три. Шайка, срезающая кошельки в церкви — четыре. Ограбленная ювелирная лавка — пять. Поджог в борделе — шесть. А самое поганое, пока одну проблему разгребешь, две другие на голову валятся. Может, вообще на все это плюнуть? Пускай достойные жители Нортгемптона друг друга перережут, а того, кто останется, я повешу. И наступит мир и благоденствие.

Начать я решил с ювелирной лавки. Список похищенного внушал уважение: две золотые цепи, две гривны, три кольца, серебряный обруч с каменьями и пять серег. Интересно, почему пять? Нужно искать вора с одноухой женой?

Хозяин ювелирной лавки мялся и краснел, как мужеложец на исповеди.

— Еще раз, по порядку.

— Так я же и рассказываю по порядку, милорд. Встал я, значит, откушал, чем бог послал. И в лавку спустился. Гляжу — нет ничего. Ни товара, ни денег. Дверь заперта, ставни заперты. А добро все пропало.

— Ты живешь на втором этаже, правильно?

— Да

— И ничего не слышал?

— Ничего, милорд. Тихо было.

— Совсем тихо? Может, ты спал крепко?

— Нет, милорд. Я человек немолодой, болезни одолевают. Бывает, полночи лежу — глаз не могу сомкнуть. Я бы услышал.

— Беспорядок был? Шкафы распахнутые, сундуки, ящики открытые?

— Нет, милорд.

Так. Любопытно. Получается, вор не просто вскрыл дверь. Он еще и не наткнулся на мебель. Не шарил по шкафам и полкам, не ломал сундуки и ящики, чтобы посмотреть, что там припрятано ценного. Нет. Этот человек точно знал, что где лежит — и как его взять.

— Кто тебе помогает в лавке? Жена, слуга, подмастерье наверняка тут бывают. У них есть доступ к ключам?

— Да что вы такое говорите, милорд! Жена у меня уже пять лет как скончалась, упокой господь ее душу. Подмастерьев не держу. Я ведь не ювелир, простой торговец. Зачем мне помощники? Слуга есть, прибирается тут — замести, пыль протереть, тяжелое принести. Но ключи я ему не даю. Всегда при себе держу, на шее. Том у меня уже лет десять как работает, он ни за что не стал бы…

— Выходит, стал. Где твоего Тома найти?

Том оказался немолодым грузным мужчиной. А еще он оказался дураком. Нет, не таким, как все саксы. Просто дураком. С рождения. Узкий, как хлебная горбушка, лоб, крохотные глазки, слюнявый улыбчивый рот — и безмерное, тупое спокойствие, будто у вола в стойле. Я на него и кричал, и по шее пару раз дал, и даже пряником угостил — все без толку.

— Ты знаешь, что где лежит в лавке?

— Да, милорд.

— Можешь рассказать?

— Да, милорд.

— Ну?

— Что, милорд?

— Где?

— Не понимаю, милорд.

— Где что лежит?

— В лавке, милорд. Все. В лавке.

Я закрыл глаза и медленно выдохнул через зубы. Очень хотелось заорать и шарахнуть стулом об стену, но я терпел. Ибо милосердие суть достоинство рыцаря.

— Ты говорил с кем-то об этом, Том?

— О чем?

— О том, что лежит в лавке.

— Да, милорд.

— С кем же?

— С хозяином, милорд.

Да мать же твою! Чтоб ты провалился, тупица! Чтоб тебя черти взяли! Сил моих нет!

Я медленно разжал кулаки, вдохнул, выдохнул, положил ладони на стол.

— А кроме хозяина?

Через полчаса беседы я был точно уверен — если вору кто-то и рассказал, как все в лавке устроено, это точно был не Том. Ну или мне попался взломщик с терпением ангела, и найду я его по сияющему нимбу и крыльям за спиной. Вот только нахера ангелу пять серег?

Для прояснения мыслей и успокоения духа я направился в трактир. Заказал вина, тушеной свинины и погрузился в размышления. Допустим, торговец не врет. Он действительно никому не давал ключ — ни другу, ни родственнику, ни любовнице. Допустим, слуга тоже говорит правду. Что не врет, и так понятно — для этого мозги нужны. Но не путает и не забыл. Он ничего и никому не говорил, как и велел хозяин. Что тогда? Как вор узнал, что где хранится? Я торопливо допил вино и вернулся к лавке. Постоял у двери, заглянул в окно, осмотрелся. На другой стороне улицы стоял невысокий сарай — или жилище, если допустить, что принадлежит оно саксам. Если влезть на крышу и лечь, то получается вполне себе наблюдательный пункт.

Я подошел к сараю. Дверь была заперта на амбарный замок, рядом, у стены, пристроена ветхая поленница. Дрова выпирали из кладки, будто расшатавшиеся зубы. А напротив стояла здоровенная, измочаленная топором колода. Я обошел ее кругом, пнул пару раз — и покатил к стене. Высоты вроде хватало. Забравшись на колоду, я подтянулся и перевалился животом на крышу. Стропила заскрипели, по соломе прошла нехорошая дрожь, но сарай выдержал. Медленно, как паук по паутине, я пополз вперед, собирая за пазуху пыльную солому. Крыша стонала, скрипела, шаталась, но держала. У самого края я остановился. Вид отсюда открывался просто отличный: точно на гостеприимно распахнутые ставни ювелирной лавки. А за ними — и прилавок, и сундуки, и шкафчики, и чего только душа не пожелает. Если пролежать на крыше достаточно долго, узнаешь не только что где лежит, но и как часто ювелир яйца чешет. Правда, сарай хлипкий — но ведь и вор мог быть тощим. Или даже не вор, а мальчишка. Дали какому-нибудь оборванцу пару грошиков и послали за окошком следить, а потом подробно обсказывать, что и к чему. Дешево, нехлопотно и безопасно.