Лара Эдриан - Полночный покров
Николай встал возле нее на колени и, низко склонив голову, широко распростер руки, сконцентрировался, его большое мускулистое тело застыло. Рената почувствовала исходившие от него волны энергии, потянуло густым ароматом земли и свежести, как после хорошего летнего дождя. Легкий ветерок скользнул по ее волосам, когда Нико коснулся пальцами земли по обе стороны от себя.
И в траве что-то зашуршало, зашевелилось — это был шепот проснувшейся жизни. Рената видела, как что-то змеями выползает из-под рук Николая, разглядев, она едва сдержала восторженный крик.
Из земли поднимались тонкие виноградные лозы, тянулись вверх, к стволам и веткам сосен.
— О боже, — выдохнула пораженная и зачарованная Рената. — Николай… что это такое…
— Все в порядке, — сказал он, наблюдая за лозами… направляя их… невероятно…
Лозы обвились вокруг стволов сосен и быстро поползли по ним вверх, на высоте восьми футов сплетаясь над головой шатром. Они с Николаем постепенно оказались в живом зеленом коконе.
— Это ты делаешь? — спросила Рената, не веря своим глазам.
Николай лишь кивнул, сосредоточившись на процессе творения: листья на лозах все росли и росли, и с каждой секундой стены шатра делались плотнее, появились белые маленькие цветочки, похожие на тот, что Рената нашла в комнате Миры.
— Но как… как ты это делаешь?
Рост буйной зелени замедлился, и Николай повернулся к ней.
— Это дар моей матери, который она передала двум своим сыновьям, — весело ответил он.
— А кто твоя мать? Мать-природа? — смеясь, спросила Рената.
Ей нравился их новый дом, хотя она понимала, что он хрупкий. Его стены лишь на короткое время оградят их от насилия и пороков мира.
Николай улыбнулся и покачал головой:
— Моя мать, как и ты, была Подругой по Крови. Твой талант в способности наносить ментальные удары. А я сейчас продемонстрировал тебе ее талант.
— Это нечто невероятное. — Рената погладила рукой прохладную листву и нежные лепестки цветов. — Господи, Николай, твой талант… восхитительный, нет, я просто не нахожу слов.
Николай пожал плечами:
— Мне его редко приходится использовать. Дай мне обойму, полную экспансивных пуль с полостью в головной части, или несколько брусков си-четыре, и я покажу тебе нечто восхитительное.
Рената почувствовала: за беззаботным тоном Николая таится что-то мрачное и тяжелое.
— А что твой брат? — спросила Рената.
— А что мой брат?
— Ты сказал, что и у него такой же замечательный дар. Я правильно тебя поняла?
— Да, и он мог делать такое, — как-то отстраненно и глухо ответил Николай. — Дмитрий был моложе меня. Он умер. Это было очень давно. Еще в России.
Рената нахмурилась:
— Мне очень жаль.
Николай кивнул, сорвал листок и разорвал его на мелкие кусочки.
— Он был совсем юным… хороший парень, лет на двадцать моложе меня. Повсюду следовал за мной, как щенок, пытался все за мной повторять. А у меня вечно времени на него не хватало. Мне нравилось тогда жить на грани смертельного риска… черт, да и сейчас тоже. В общем, Дмитрий вбил себе в голову, что он должен сделать нечто такое, что поразит меня. — Николай шумно вздохнул и выругался. — Глупый мальчишка! Он готов был сделать что угодно, лишь бы привлечь мое внимание, понимаешь? Он хотел услышать слова одобрения, услышать, что я горжусь им.
В полумраке зеленого шатра Рената смотрела на Николая и видела, что он мучится тем же комплексом вины, что и она. Видела в нем то же страдание и разрушительную рефлексию, беспокойство о попавшем в беду ребенке, которому не могли помочь те, кому он доверял.
Николаю были хорошо известны эти муки совести. Они терзали его.
— Что случилось с Дмитрием? — тихо и осторожно спросила Рената. Она не хотела резко вскрывать плохо затянувшиеся старые раны, но ей нужно было знать правду. По задумчивому виду Николая она поняла, что он слишком долго носит в себе эту боль. — Мне ты можешь рассказать, Николай. Что случилось с твоим братом?
— Он был не такой, как я, — начал Николай, словно погрузившись в далекое прошлое. — Дмитрий был очень умным, одним из лучших студентов. Любил книги и особенно философию, стремился докопаться до сути вещей, все разобрать по винтику, чтобы потом собрать вновь. Он был блестящий юноша, по-настоящему одаренный, но он хотел быть таким, как я.
— А каким был ты?
— Сорвиголовой, — произнес Николай с сожалением в голосе. — Я сам это признаю. Я всегда был отчаянным, порой до безрассудства. Жил моментом, никогда не задумывался о последствиях. Дмитрий любил размышлять, а я упивался игрой адреналина в крови. Ему нравилось создавать, а мне взрывать.
— По этой причине ты вступил в Орден? Тебя привлекал азарт боя и выброс адреналина в кровь?
— Отчасти да. — Николай уперся локтями в колени и уставился в землю. — После убийства Дмитрия я вынужден был покинуть дом. В случившемся я винил только себя. И мои родители виноватым считали меня. Я уехал из России, в итоге оказался в Штатах. И очень скоро судьба привела меня в Бостон, где я познакомился с Луканом, с воинами…
Рената обратила внимание: Николай сказал, что брат не просто умер, его убили.
— Что случилось с твоим братом?
Николай тяжело вздохнул:
— Был один говнюк с Украины, мы с ним друг друга недолюбливали. Время от времени у нас случались серьезные стычки, по большей части от нечего делать. И вот однажды ночью в какой-то пивнушке Дмитрий услышал, как этот засранец нелестно отзывался обо мне, и он решил его проучить на глазах у его друзей. Дмитрий метнул кинжал, это был удачный бросок — Ди неплохо обращался с оружием. Он страшно разозлил гада и две минуты спустя уже лежал на полу в луже собственной крови с отсеченной головой.
— О господи! — ужаснулась Рената. — Мне жаль, Николай.
— Мне тоже. — Николай пожал плечами. — Потом я выследил эту сволочь, отсек ему голову и принес родителям в качестве извинения. Родители меня выгнали, сказав, что на месте Дмитрия должен был оказаться я. Их нельзя за это упрекать. В конечном счете они были правы. Поэтому я покинул дом и больше туда не возвращался.
— Мне очень жаль, Николай.
Рената не знала, что сказать. У нее не было опыта успокаивать кого-либо, и, делая это сейчас, она не была уверена, что Николай этого хочет или ему это нужно. Как любой мужчина, вдруг почувствовавший себя не в своей тарелке, Николай надолго замолчал.
Затем кашлянул, провел рукой по волосам и поднялся на ноги:
— Мне нужно выйти и еще раз внимательно осмотреть дом, окрестности. Ты посидишь здесь?
— Хорошо, посижу.
