Карен Монинг - Лихорадка теней
— Хрен я тебе прыгать буду. Размечтался. Заржешь еще раз, Фейд, и будешь жрать на завтрак собственные яйца. Сука, — плюнул Лор в мою сторону. Но смотрел он не на меня, а на Бэрронса. Думаю, это и стало последней каплей.
Я переводила взгляд с одного охранника на другого. Фейд смотрел прямо перед собой. Лор уставился на Бэрронса. Я отошла от Бэрронса и встала прямо перед ними. Они это проигнорировали. Как будто меня не существовало. Не сомневаюсь, даже если бы я тут нагишом плясала, они бы продолжали смотреть на что угодно, только не на меня.
Я выросла на юге, в самом сердце Библейского Пояса, где до сих пор есть мужчины, которые отказываются смотреть на женщину, если она не родственница. Если женщина сопровождает мужчину, с которым им нужно поговорить, будь то ее отец, парень или муж, они будут все время смотреть только на него. Если женщина спросит их о чем — то и они снизойдут до ответа, то адресуют его мужчине. Они даже немного отвернутся, чтобы она ненароком не попала в поле их зрения и не обрекла этим на вечное осуждение. Мне было пятнадцать, когда подобное случилось со мной впервые, и это потрясло меня. Я задавала вопрос за вопросом, пытаясь привлечь внимание старика Хатфилда к себе. Я начинала чувствовать себя невидимкой. И, в конце концов, подошла и встала напротив него. Он просто замолчал посреди предложения.
Папа пытался объяснить мне, что таким образом старик проявил уважение. Что это учтивость по отношению к мужчине, которому женщина принадлежит. Я была не в состоянии понять, что значит «мужчина, которому женщина принадлежит». Прямо объект собственности какой-то, ни больше, ни меньше. Очевидно, Лор, который, по словам Бэрронса, даже не знает, какое сейчас столетие, застрял в том времени, когда мужчины владели женщинами. Я не забыла и о Кастео, который уже больше тысячи лет не разговаривает. Сколько же им лет? Когда, как и где они жили?
Бэрронс взял меня за руку и развернул к лестнице, но я вырвалась и снова повернулась к Лору. Подобное отношение — это уже чересчур. Я не камень. Не создавал меня Темный Король. И я не предательница.
И, по крайней мере, с одним из этих утверждений, я успешно могла поспорить.
— Почему это я сука? — потребовала ответа я. — Потому что ты думаешь, я спала с Дэрроком?
— Заткни ее, пока этого не сделал я, — сказал Бэрронсу Лор.
— Не говори с ним обо мне. Обо мне говори со мной. Или ты думаешь, что я не стою твоего внимания, потому что, полагая, что Бэрронс мертв, я объединилась с врагом ради достижения собственных целей? Какой ужас, как я могла?! — поддела я. — Надо полагать, мне следовало просто лечь и умереть, жалобно хныча. Тебя бы это впечатлило, а, Лор?
— Убери, эту суку с моих глаз.
— Думаю, то, что я объединилась с Дэрроком, делает меня почти что… — я знала, какое слово Бэрронс так ненавидел, и у меня как раз было подходящее настроение опробовать его на Лоре — наемником, разве нет? Можешь осуждать меня, если угодно. А можешь вытащить голову из задницы, и уважать меня за это.
Лор повернул голову и посмотрел на меня так, будто я начала говорить на понятном ему языке. В отличие от Бэрронса, это слово его не беспокоило. Собственно, он кажется понял, и даже оценил его. Что-то промелькнуло в его холодных глазах. Я его заинтересовала.
— Некоторые увидят во мне не предателя, а того, кто выживает, не смотря ни на что. Называй меня как угодно — мне все равно, я сна из-за этого не потеряю. Но смотри при этом на меня. Или я сделаю так, что ты будешь видеть меня с закрытыми глазами. Будешь видеть меня в кошмарах. Я выжгу себя на внутренней стороне твоих век. Отвали и не приближайся ко мне. Я не та, кем была раньше. Хочешь войны со мной — ты ее получишь. Дай мне только повод отправиться поиграть в той темной пещере у меня в голове.
— Темная пещера? — пробормотал Бэрронс.
— Будто у тебя такой нет, — оборвала я. — Да, по сравнению с твоей, моя — белоснежный пляж в солнечный день. — Оттолкнув их, я прошла мимо и поднялась по лестнице. Мне показалось, я услышала смех у себя за спиной. Я обернулась. Трое мужчин смотрели на меня бесстрастными взглядами палачей.
Зато они все смотрели.
За хромированной балюстрадой простирался верхний этаж — бесконечные гладкие стены из темного стекла без дверей и ручек.
Я понятия не имела, сколько здесь комнат. Учитывая размер нижнего этажа, их могло быть пятьдесят, а то и больше.
Мы шли вдоль стеклянных стен, пока какая-то крошечная, незаметная для меня деталь не обозначила вход. Бэрронс прижал ладонь к панели из темного стекла, которая тут же скользнула в сторону, и втолкнул меня внутрь. Он не вошел вместе со мной, а отправился куда-то дальше по коридору.
Панель вернулась назад, оставив меня наедине с Риоданом. Эта комната была сердцем «Честера». Она была полностью стеклянной: стены, пол и потолок. Можно было видеть, что происходит снаружи, но никто не мог видеть, что творится внутри.
По периметру потолка висели дюжины небольших LED-мониторов, подсоединенных к камерам, размещенным в каждом помещении клуба, будто было недостаточно просто посмотреть под ноги. Я осталась стоять на месте. Каждый шаг по этому стеклянному полу был, как прыжок в неизвестность, ведь единственной твердой опорой казался пол сорока футами ниже.
— Мак, — произнес Риодан.
Он стоял за столом, скрывшись в тени — крупный мужчина, темное пятно в белой рубашке. Единственными источниками света были мониторы над нашими головами. Мне хотелось броситься через всю комнату, напасть на него, выцарапать ему глаза, искусать, избить, проткнуть копьем. Я удивилась тому, насколько сильна была моя враждебность.
Он вынудил меня убить Бэрронса.
На том обрыве, мы с ним избили, ранили и убили того, кто хранил мою жизнь практически с того самого момента, когда я прибыла в Дублин. Днями, которые показались мне годами, я задавалась вопросом, хотел ли Риодан смерти Бэрронса.
— Я думала, ты обманом заставил меня убить его. Думала, ты предал его!
— Я говорил тебе, чтобы ты уходила. Ты не ушла. Ты вообще не должна была увидеть, кем он является.
— То есть, кем являетесь вы все, — поправила я. — Все девятеро.
— Осторожно, Мак. О некоторых вещах не говорят. Никогда.
Я потянулась за копьем. Он мог сказать мне правду, но, как и Бэрронс, позволил страдать. Чем больше я думала о том, что они скрыли правду, которая избавила бы меня от мучений, тем больше я злилась.
— Просто хочу убедиться, что, когда я проткну тебя и убью, ты воскреснешь и я смогу сделать это снова.
Копье было в моей руке, но внезапно она оказалась зажатой огромным кулаком, а острие копья — направленным на мое горло.
