Мечты о свободе (ЛП) - Сент-Клэр Келли

Я напеваю себе под нос, медленно меря шагами сцену в ожидании. Придворные хранят молчание. Надеюсь, Оландон очень внимательно следит за всеми. Было бы здорово заполучить всех заговорщиков за раз.

Два стражника вновь появляются, таща обмякшего Хейса между собой. Убийца Кендрика начинает сопротивляться, как только видит меня, и стражники с силой ставят его на колени.

Убийца Кедрика. Сын Аквина. Мужчина, которого подвел собственный отец, как и меня. И все же я выбрала сторону добра, а Хейс — нет. Я долго размышляла, что с ним делать. Должна ли я организовать ему публичную казнь и использовать это для укрепления своей власти? Должна ли я передать его Королю Джовану и позволить ему бросить мужчину в Купол? Но когда я поместила Хейса в темницу, Джован дал ясно понять, что его не волнует участь сына Аквина. Важно только одно — убийца должен умереть.

Проблема в том, что я слишком сильно уважаю память Аквина, чтобы мучить его сына.

Немыслимо быстрым движением я обнажаю два коротких клинка, пристегнутых к моим бёдрам и перерезаю ему горло. Мои клинки очень острые.

Смерть убийцы поможет мне отметить будущих убийц.

Глаза Хейса навсегда застывают в шоке. Его голова соскользнула с тела. Бесстрастно, я толкаю тело на землю. Убийца Кедрика мёртв. Убийца Аквина мёртв. Мужчина, сломленный своим отцом, мёртв. Все до одного умерли и исчезли.

Я хватаю мантию в охапку и вытираю клинки, пристально смотря на Сатума Огеорга, который изо всех сил старается не блевануть. Двор Солати всегда представлял собой жульничество и неочевидную истину.

С этого момента уже нет.

— Сатум Огеорг, вы попытались использовать этого человека, чтобы скомпрометировать меня, — начала я.

Моя реплика вызывает больше ахов у аудитории, чем заявление о смерти Аквина.

— И вы показали мне то, что я должна была увидеть.

Я протягиваю руку и хватаю его за запястье. Рывком, я снимаю браслет из дерева Каур, который указывает на его чин.

Я всматриваюсь в его глаза-бусинки.

— Вы больше не носите титул Сатум Ресурсов. Вы больше не занимаете дом Сатума. Вы можете сохранить свои пожитки, но не более того. Как вы выживете в этом мире полностью теперь зависит от вас.

— Вы предлагаете мне жить как деревенщина, — в замешательстве спрашивает он.

Я пристёгиваю клинки.

— Пока деревенские жители голодали, что делали вы?

Он хмурится от моего вопроса.

Я поворачиваюсь к придворным, всё ещё не теряя из вида бывшего Сатума.

— Отвечать не надо. Последние несколько недель я оценивала королевские бухгалтерские книги.

Огеорг бледнеет, его взгляд мечется к кому-то из аудитории.

Мои губы подёргивает добрая улыбка.

— Расплата за кражу у короны — казнь, — тихо говорю я. — Интересно, вы предпочитаете этот вариант.

Огеорг падает на колени.

— Нет, Татум. Я приму бедность.

Он пожалеет о своём выборе, как только деревенские жители заполучат его.

— Конечно, примите. Таков мой указ. Убирайтесь отсюда. Ваше возвращение под страхом смертной казни.

Огеорг, пошатываясь, встаёт на ноги. Я киваю подбородком Риану, главе Элиты, который стоит неподалеку, по одну сторону сцены.

— Риан, пожалуйста, сопроводи Огеорга к ближайшей деревне. Ему не позволено брать с собой ничего, что ему не принадлежит.

Риан низко кланяется, его глаза сияют обещанием.

— Принято, Татум Олина.

Я наблюдаю, как они уходят, а потом поворачиваюсь к брату.

— Татума Оландон, ваши выводы.

Оландон встаёт.

— Да, Татум.

Он указывает на десятерых придворных, сидящих в двух рядах, ближайших к сцене. Именно там сидят придворные наивысшего статуса и богатства.

Не так много, как я думала. Ни одно из десяти лиц не стало сюрпризом для меня.

— Стража, пожалуйста, выведите этих мужчин и женщин вон. Они могут забрать свои пожитки. Не более того.

Остальные придворные в шоке таращатся друг на друга. Они не верят, что я говорю всерьёз. Я уже очень-очень давно хотела это сделать. Я смакую выражение изумления на их лицах. Неужели они думали, что я позволю им вести заговоры прямо у меня под носом? Я игнорирую слабые возгласы протестов. Ни один из них не произносится громко после моего ультиматума Огеоргу. Каждый из этой десятки задаётся вопросом, какова вероятность их выживания в деревне. У них нет ни навыков; никто из них и дня не работал в своей жизни. Они будут на веки вечные окружены людьми, которых презирали и на которых смотрели свысока. Я наслаждаюсь каждой секундой их падения.

— У нас имеется открытая позиция Сатумы, — объявляю я. — Ты, — я указываю на случайного придворного. — Иди и приведи кухарку Афранку.

Я напеваю себе под нос, пока жду их возвращения.

Кухарка Афранка приближается ко мне неуверенным шагом. На этот раз она не бьёт солдата сковородкой. Материал её изорванного и покрытого мукой фартука выделяется как лесной пожар в Гласиуме среди яркой, экстравагантной публики. Это ещё больше располагает меня к ней.

— Афранка много лет помогала противостоять моей матери, — произношу я. — И, хотя она потеряла очень дорогого её сердцу человека, она не потеряла надежду на лучший Осолис. Она воспряла, когда могла сломаться. И в эту самую минуту я провозглашаю следующее: Афранка — дворцовый повар — отныне становится Сатумом Ресурсов.

Кухарка с испуганным видом отпускает фартук, который сжимала крепко руками. Я подмигиваю ей и притягиваю в свои объятия.

— Посмотри, что началось с обыкновенного яблока.

ГЛАВА 36

Спустя два месяца…

Я наблюдаю, как близнецы играют в Первой Ротации. Они напоминают мне маленького Камерона и докучливого Джимми из Ире. Мысли об Оскале и Гласиуме сразу же приводят меня к мыслям о нём.

Близнецы играют над Старым Озером — озером, которое моя мать засыпала после моего рождения. Трава начала уже желтеть, она короче, чем должна быть, а полевые цветы в полном цвету. Мой мир — красивый, и что самое важное, он исцеляется.

Я подзываю мальчишек, которые без тени сомнения тут же бросаются в мои объятия.

— Чаве, ты уже становишься слишком большим для этого.

Он вытянулся как травинка, и я никогда не была так счастлива видеть это.

— Лина, — обращается Оберон.

Я широко улыбаюсь.

— Да, Берон.

— Тебя тошнило за деревом.

Конечно же, он увидел это. Мой самый умный братишка ничего не упускает. Как мне рассказать ему, что стресс от управления миром иногда бывает чрезмерным? Или что я скучаю по Королю Гласиума так сильно, что едва могу функционировать?

— Да.

Он достаточно взрослый, чтобы понять, что я не хочу это обсуждать.

Они убегают вперёд меня, когда мы возвращаемся назад через деревню. Ко мне подбегают дети, и я принимаю их подарки столько, сколько могу удержать. Девочка хихикает, когда я открываю рот и позволяю ей положить в него печёную сладость.

Исчез их страх. Исчезла нерешительность. Мой народ всё ещё измучен, но в его глазах сияет жизнь. Особенно у детей, которые лучше забывают.

Я машу тем, кого знаю и замечаю Оландона, выходящего из леса. Он возвращается из тренировочного ангара Аквина. Брат проводит там очень много времени, скорбя по утрате нашего тренера — хотя никогда и не признается в этом. Пожилой мужчина никогда не рассказывал мне, как работают уровни и кнопки в его ангаре, но он поведал свои секреты Оландону по причинам, которые я только сейчас начала понимать. Аквин знал, как всё сложится.

Я вхожу в дворцовые стены и смотрю на статую Агвана из Каура, установленную в центре луга. Я провозгласила деревенского жителя героем Осолиса после того, как он спас армию Гласиума от огня. Его будут помнить вечно. Дерево для его статуи было взято из сруба моей детской башни, после её демонтажа. Оба дворца теперь лишены чудовищных сооружений моего детства, и собранному Кауру нашлось лучшее применение. Деревенские приюты теперь никогда не понадобится снова отстраивать. У детей-сирот всегда будет дом.