Мэгги Стивотер - Жестокие игры
Но я знаю, что мы должны остаться. Если в день бегов начнется дождь или сильный ветер, Дав должна это выдержать. И быть настоящей лошадью, а не вялым, неуверенным животным, как сейчас.
— Спокойно, — говорю я ей, — Расслабься.
Но уши Дав готовы услышать что угодно, кроме моего голоса.
Порыв ветра как будто подталкивает Дав слишком близко к краю обрыва. На мгновение я вижу пучки травы, зависшие над пустотой, там, где скала обрывается прямо к пене бушующего океана. Я как будто ощущаю уже полет…
И тут же резко дергаю поводья и посылаю Дав вперед.
Она несется в глубину суши, все еще ничего не желая понимать, при этом дергается так, что на ней невозможно усидеть.
Я вспоминаю все, когда-либо рассказанное мне мамой о верховой езде. Я представляю струну, закрепленную на моей голове, пропущенную вдоль позвоночника и привязанную к седлу. Я воображаю, что сделана из песка. Что мои ноги — это камни, висящие по обе стороны живота Дав, они слишком тяжелые, и их невозможно сдвинуть с места.
Все-таки я удерживаю равновесие и понемногу заставляю Дав сбавить ход, но мое сердце колотится как сумасшедшее.
Мне не нравится, что Дав может меня испугать.
И как раз в это время появляется Ян Прайвит.
Под серо-стальным небом он выглядит темным, как гробовщик. Он скачет на своей серой холеной Пенде. В нескольких корпусах от него — Айк Паллсон, сын пекаря, он на гнедом кабилл-ушти, и следом за ним движется еще одна гнедая водяная лошадь, ее наездник — Джеральд Финней, который приходится Яну Прайвиту то ли троюродным братом, то ли кем-то вроде того. А за ними я вижу нескольких мужчин, идущих пешком, они о чем-то переговариваются, их чуть не сбивает с ног ветер…
Я даже представить себе не могу, зачем они могли явиться сюда, да еще с таким решительным видом, — пока из-за их спин не появляется Томми Фальк на черной кобыле. Когда он смотрит мне в глаза, я вижу в его взгляде предостережение.
Айк Паллсон движется прямиком ко мне. Он очень похож на своего отца-пекаря, и в этом, наверное, не было бы ничего хорошего, потому что Нильс Паллсон — настоящий гигант, с огромной копной седых волос, глубокими морщинами возле глаз и таким животом, что кажется, будто он запихал себе под рубашку мешок с мукой…
По прищур голубых глаз Айка только делает их еще более впечатляющими, а его очень светлые волосы свободно развеваются по ветру, а не торчат грозным стогом на его голове. Он, конечно, пугающе высок ростом, но если ему и предстоит отрастить мешок с мукой под своей рубашкой в будущем, сейчас на его поджаром теле нет и намека на что-либо в этом роде. Моему отцу Айк всегда нравился.
Наклонившись в седле, Айк бодро кричит:
— И как сегодня поживает третий братец Конноли?
Остальные мужчины разражаются хохотом. Их смех уже успевает затихнуть, когда я наконец соображаю, что он имеет в виду меня.
Гнедая Финнея внезапно цапает зубами лошадь Айка, когда та оказывается достаточно близко. Это всего лишь мелкая стычка, но звук щелкнувших зубов заставляет Дав отпрянуть.
— Ну и шутки у вас! Постыдились бы, — говорю я.
Я изо всех сил стараюсь скрыть, каких трудов стоит мне удержать Дав на месте. Ей и ветра вполне хватает, а гут еще кабилл-ушти.
— Что поделать, это уже вошло в оборот, — возражает Айк. В смутном свете я не могу разобрать, веселая у него улыбка или нет. — Там, на пляже, тебя уже начинают называть Кевином.
Прежде чем я успеваю это заметить, моя рука сама собой взлетает к краю шапки, чтобы проверить, не исчезли ли куда-то мои кудряшки. Гэйб однажды, много лет назад, пошутил, что мы с Финном уж очень похожи, если смотреть только на наши лица. Неужели меня действительно можно принять за мальчика? Мне даже признаться стыдно в том, насколько огорчительна для меня эта мысль.
— Очень смешно, — говорю я. — Конечно, если я участвую в бегах, так обязательно должна быть парнем.
Когда Айк и Финней приближаются, я позволяю Дав топтаться по небольшому кругу, чтобы скрыть тот факт, что просто не могу заставить ее остановиться.
Айк пожимает плечами, как будто мог бы придумать что-то и получше. Гнедая Финнея за его спиной лягается и налетает на лошадь Айка, а та чуть не сталкивается с Дав. Дав так дрожит от страха, что даже поводья трясутся.
Айк смеется, а Финней поспешно отводит свою лошадь.
— Трусовата у тебя кобылка, — высказывается Финней, надвигая на лоб шляпу-котелок, чтобы выглядеть по- солиднее. И дергает головой в мою сторону. — Ну-ка, Кевин, давай покажи, что ты умеешь!
— Не называй меня так, — огрызаюсь я.
Финней и Айк обходят меня с двух сторон; рядом с их лошадьми Дав выглядит карлицей. Должно быть, им известно, что это доводит ее до бешенства.
— И я уже закончила на сегодня, — добавляю я.
Финней говорит:
— Ну же, не дрейфь! Говорят, ты просто пулей летаешь!
Я не собираюсь соревноваться с тобой прямо сейчас, — отвечаю я. И, стиснув зубы, изображаю улыбку, — Но берегитесь, мальчики!
Айк хохочет. Это не злобный смех, но и не слишком добрый. Отсмеявшись, он сообщает:
— Томми утверждает, что ты нас обойдешь.
Я взглядом нахожу Томми. Он качает головой.
— Ну, тогда Томми не знает, о чем говорит.
— Где вся твоя храбрость? — продолжает поддевать меня Финней.
Мне нужно убираться отсюда. Мельком у меня в голове проносится, что назревают неприятности, что Дав в день бегов придется справиться с куда худшими вещами. Но это отдаленные опасения. А прямо сейчас мне приходится беспокоиться о том, что Дав дрожит и готова сорваться с места.
— Там же, где твоя.
Я оглядываюсь назад, выясняя, есть ли там достаточно пространства, чтобы увести Дав от этой компании. Несколько капель дождя падают мне на лицо. Хуже всего то, что Финней и Айк на самом деле ничего дурного не подразумевают; они просто ведут себя как Джозеф Берингер. Вот только Джозеф Бериигер никогда не наскакивает на меня сзади на здоровенном кабилл-ушти.
Букмекеры здесь, смотри, — сообщает Финней, локтем показывая в сторону пеших наблюдателей. — Не хочешь показать им что-нибудь получше, чем сорок пять к одному?
Финней снова позволяет своей гнедой налететь на кобылу Айка, и та опять толкает Дав, очень сильно. Я слышу, как щелкают зубы и Дав пронзительно ржет, а ветер вздымает в воздух ее гриву, Я хватаюсь за нее, когда Дав встает нa дыбы. За ее левым ухом я вижу глубокую царапину — там, где ее задели зубы кабилл-ушти. Кровь выступает на ней десятками маленьких капель.
— А ну, расступись! — кричу я.
Я одновременно и испугана, и унижена, и это слышно в моем голосе. Так кричат впавшие в панику маленькие девочки.
