Кузнец (ЛП) - Вендел С. И.

Эйслинн покраснела.

— Не говорил.

— Непростительная оплошность. Ты прекраснее луны в ночном небе. Прекраснее пурпурных гор на рассвете. Прекраснее каждой жемчужины в море и всех драгоценных камней на земле.

Она широко улыбалась, слушая похвалу. Его словарный запас эйрианского определенно улучшался не по дням, а по часам.

— Всех до единой?

— Всех. Всех до единой. Единственная. — Он подчеркивал каждое слово поцелуем вдоль ее плеча, и ищущие пальцы образовывали петлевые узоры на ее спине.

Она замурлыкала от удовольствия, потянувшись назад, чтобы провести пальцем по нечеловеческому кончику его уха.

— Почему ты называешь меня виния?

— Потому что ты для меня такая. Моя роза.

Она открыла глаза и уставилась на каменный потолок бани. Сталактиты были сглажены, на конических склонах блестели минералы.

— Я как роза?

— Виния, да.

Ей потребовалось много времени, чтобы произнести следующие слова, и она почти позволила себе отвлечься на медленные, теплые поцелуи, которыми он осыпал ее шею.

— Значит, я хрупкая и привередливая? — Она попыталась перевести это в шутку, но услышала, как дрогнул ее голос на этих словах. Она не могла не думать о розах матери, которые так легко выходили из-под контроля без тщательной обрезки, их стебли были утыканы скрытыми шипами для защиты.

Не прекращая ласк, он промурлыкал ей на ухо свой ответ.

— Виния — это не твои садовые розы. Это горные розы, которые цветут на склонах Калдебрака. Они бросают вызов горе, цепляясь за скалы. — Его руки скользнули вверх по ее телу, чтобы обхватить груди, кончики пальцев погрузились в плюшевую плоть. — Они сердечные, решительные. Они выдерживают любую бурю, только чтобы расцвести ярче после дождя. Вот почему ты виния — ты все это и многое другое.

Губы Эйслинн приоткрылись от удивления, ее сердце сильно забилось в груди.

Повернувшись к нему лицом, она обнаружила, что он смотрит на нее с такой мягкостью, с такой нежностью.

У нее не хватило слов, чтобы… понимал ли он, насколько прекрасен… мог ли он действительно думать, что…?

Обвив руками его шею, а ногами мощную талию, Эйслинн прижалась к нему. Ее губы искали его рта, и она держала его сильную челюсть в руке, удерживая голову неподвижно, чтобы он принимал ее пылкие поцелуи.

Судьба, никто никогда не говорил о ней таких вещей.

Его мурлыканье переросло в похотливое рычание, когда ее рука скользнула вниз по телу, чтобы взять член. Она направила его в свое тело, и плавным движением он скользнул глубоко в нее.

Снова сомкнув их рты, Эйслинн жадно поцеловала его, проведя языком по коротким клыкам и прикусив нижнюю губу. Она поцеловала его с какой-то неистовой потребностью, контрапунктом неторопливому ритму их бедер.

Вода мягко плескалась о них, почти не потревоженная, когда она обхватила его лицо руками, а он обхватил ее бедра своими, направляя их занятия любовью. Когда, наконец, наступил кульминационный момент, он был не менее разрушительным из-за нежности. Эйслинн прижимала его к себе всеми возможными способами, удерживая, пока разрывалась на части всеми мыслимыми способами.

Расколовшись, он собрал ее обратно поцелуями и заботой.

— Виния, виния, — напевал он, как будто она была древней богиней, которой нужно молиться.

Когда его член пульсировал внутри нее, а любовь к нему росла в ее сердце, она чувствовала себя божественно. Женщина, которая могла все, у которой было все, что она только могла пожелать.

Он. Я просто хочу его.

Хакон быстро понял, что его пара любит игры. Острые ощущения от испытания всегда заставляли ее кровь бурлить, а влагалище становиться скользким.

Он был счастливейшим из мужчин.

Эйслинн махнула ему рукой из одного из открытых окон кузницы, оставшись вне поля зрения Фергаса, трудившегося с противоположной стороны. Ее улыбка искрилась озорством, и, перехватив его взгляд, она жестом пригласила его на встречу в розовом саду во время обеда.

На миг появившись — и тут же исчезнув, — она ускользнула через двор замка, оставив Хакона с пылающим сердцем и мучительно долгим утром впереди. Его кожа зудела от воспоминаний, и ему приходилось прилагать больше усилий, чтобы усмирить пульсирующее возбуждение, чем чтобы ковать наконечники копий. Он едва не раздробил себе большой палец и чуть не прибил ладонь, прежде чем заставил себя остановиться и перевести дыхание. Нужно было прийти в себя.

Не годилось появляться с окровавленными, покрытыми синяками руками. Они были нужны ему для гораздо более приятной работы.

Хакон с нетерпением ждал, когда Фергас уйдет на обед. Как только он ушел, Хакон вытащил кость, чтобы занять Вульфа, и развел огонь в кузнице.

Он вытер пот со лба, направляясь к розовому саду, надеясь, что не был слишком грязным или вспотевшим. Хотя его пара, казалось, получала от этого удовольствие, никогда не прогоняя его, даже когда его лицо было в грязи, а пот стекал по груди.

Деревянные ворота были оставлены незапертыми, и, украдкой оглядевшись по сторонам, Хакон проскользнул внутрь, закрыв и заперев их за собой.

Сад был ярким и благоухающим, несмотря на мешковину, прикрывавшую высокие кусты для зимнего покоя. В воздухе витал холод, предвещавший приход зимы, но Хакон не чувствовал ничего, кроме глубокой, всепоглощающей потребности в своей паре.

Он смотрел на нее с чем-то сродни благоговению, когда она сидела и ждала его на мраморной скамье, а ветерок трепал пряди ее золотистых волос. Ее прелестное личико повернулось, когда она услышала, что он приближается, и она приветственно улыбнулась ему.

Хакон упал перед ней на колени, побежденный.

Если он думал, что его зверь замолчит, когда, наконец, сдастся, он был… отчасти прав. Без конфликта между ними зверь был намного тише; хотя Хакон постоянно ощущал его — острый привкус между ребрами. Мурлыканье в его горле принадлежало только зверю и только ей.

— Как ты сегодня, мой дорогой? — спросила она, ее улыбка была ярче летнего солнца.

Хакон взял ее за обе руки и поцеловал каждую ладонь.

— Здесь, с тобой, гораздо лучше.

Наклонившись вперед, она притянула его ближе, так что их лица оказались совсем рядом.

— Что, если я скажу тебе, что у меня были идеи соблазнить тебя прямо здесь, в розовом саду?

— Я бы сказал тебе, что это будет нетрудно.

Ее смех наполнил его теплом, яркостью, которая достигла всех потрескавшихся, избитых частей его тела. Она обвила руками его шею и повалила на землю — каскад льняных волн, зеленых юбок и золотых сверкающих глаз. Ее рот в суматохе нашел его, и Хакон улегся на спину, более чем довольный тем, что его виния может делать с ним все, что пожелает.

Особенно когда она хотела взять его с собой на полуденную прогулку.

Спустившись по его ногам, Эйслинн оседлала его колени, распутывая ремень. Когда игривый взгляд метнулся к нему, Хакон ухмыльнулся и заложил руки за голову.

Он не был так спокоен, когда она запустила руку ему в штаны и вытащила твердеющий член. Ее мягкие руки скользили вверх и вниз неторопливыми движениями, и рот Хакона приоткрылся, когда ее золотистая голова опустилась, а розовые губы обхватили головку члена.

Стон сорвался с его губ, и ему потребовалось усилие, чтобы не взбрыкнуть и не засунуть член ей в горло.

— Тшшш, — напевала она рядом с ним, — кто-нибудь может услышать.

Стиснув клыки о десны, Хакон заурчал от неудовлетворенного голода. Значит, это была ее настоящая игра. Проверка его самоконтроля, его терпения, пока она будет играть с ним.

Она могла играть так долго, как хотела: он не сломался бы, не тогда, когда крепкое удержание нарастающей кульминации означало новые удары ее шаловливого языка и притяжения этого талантливого рта.