Эй, дьяволица (ЛП) - Мигаллон Хулия Де Ла Фуэнте

Колетт рыдает, вытирает слёзы, не давая им упасть, и прижимает его руку к своему лицу после того, как поцеловала ладонь.

— Извини, папа.

— За что?

Она замолкает, и он снова улыбается ей. Неуклюже гладит её волосы.

— Моя девочка… Ты всегда была моей самой большой радостью.

Зевает, моргает, и его рука перестаёт её гладить, когда он закрывает глаза, а его голова наклоняется вбок — он заснул.

Колетт отходит с каким-то звуком, напоминающим смесь всхлипа и вздоха, и прячет лицо в руках. Она отворачивается, чтобы поплакать. Когда она приходит в себя, она очищает лицо и целует лоб отца, не спеша, но с чувством.

Затем она отстраняется и принимает твёрдое выражение лица. Воин, готовый к бою. Подходит к двери и смотрит на нас оттуда.

— Присматривайте за моим отцом, пожалуйста. И убедите его, что он уже стар для этого.

— Эй, подожди! Куда ты пошла? — Я вздрагиваю, подскакивая.

Её глаза смотрят на меня с жалостью.

— Исчезнуть. Как всегда.

— Что? Нет!

— Хадсон. — Её голос пытается остановить меня, когда я уже двигаюсь к ней. Она качает головой, и её взгляд уходит к моим — так, что я понимаю, что её решение принято. — Это твоя семья. А мне в ней места нет. — Её внимание переключается на отца, и она шепчет. — И в моей тоже.

— Это не правда! — Я хватаю её за руку и поворачиваюсь к ним, прося их поддержки. — Скажите ей.

Доме смотрит на наших родителей. Они молчат, и у него появляется такое выражение лица, как будто у него в животе что-то застряло, и он не знает, что с этим делать — то ли в туалет бежать, то ли вырвать. Ни того, ни другого.

— Хадсон… — Колетт пытается освободиться. Я не отпускаю её, и её глаза молят меня отпустить. — Я просто поставлю вас в опасность.

— Чепуха! Ты на правильной стороне, Колетт. Ты нас всегда выручала!

— Это не отменяет того, что я делала ужасные вещи. — Я пытаюсь её перебить, но она останавливает меня жестом. — И буду делать их снова. Если Джекки попросит. И вы будете первыми.

Джекки. Снова это имя, между нами.

— Что, чёрт возьми, это значит? — Я уже не то, что ревную, а просто не понимаю, как она может заявлять, что готова забыть о том, кто она и кто мы для неё, ради этого типа. — То есть, серьёзно? — Я тут с мамой рискую всем, а она мне такое несёт. — Да брось, не придуривайся, Колетт.

Она сходит с ума от разочарования и смотрит на моего отца с мольбой.

— Объясни ему, — просит она.

Я смотрю на них поочередно.

— Что мне объяснить?

— Ты понимаешь, о чём она говорит, правда? — Она пытается удостовериться, и папа кивает.

— О чём? — Я схожу с ума.

Колетт сжимает губы.

— Что я не свободна. — Она смотрит на меня и с грустью улыбается. — Всю жизнь меня тренировали быть оружием, и этим я стала. — Она делает шаг ко мне и убирает прядь волос с моего лба. Несколько секунд смотрит мне в глаза. Затем закрывает свои. — Вот почему я никогда не смогу тебя полюбить.

Она целует меня в губы.

Когда я хочу что-то сказать, её уже нет. Передо мной остаётся лишь её пустота.

«Никогда не смогу тебя полюбить».

Это больнее, чем пуля.

Глава 53. Нет выхода

— Подсказку мне дал амулет, — объясняет мой отец, сидя рядом с мамой на диване, а Доме — на подлокотнике с другого конца, и я — посередине больничной комнаты с видом потерянного. — Колетт — вампир викториус.

— Другой вампир назвал её «Викторией», — вспоминаю я.

Отец кивает.

— И также сказал, что она — рабыня.

— А что такое викториус? — нетерпеливо спрашивает мама, и я начинаю подозревать, что её интерес к объяснению всё ещё связан с тем, как её убить.

— Есть одна легенда.

— Как всегда, — насмехается Доме.

— Да, и мы совершаем ошибку, недооценив её, считая, что это всего лишь миф.

— Ладно, давай, расскажи эту сказочку, — просит мой брат, солидаризируясь с моей нуждой в ответах.

— Вампиры — существа умные и амбициозные, и им не нравится, когда мы охотимся на них.

— Ого, какие придирчивые, — усмехается Доме. — Они даже не превратились в зомби, а ты ещё их трогаешь.

— А какой у них главный уязвимый момент?

— Серебро? — предлагаю я.

— Колышки, — отвечает ботаник.

— Солнце, — без колебаний исправляет мама. — Они становятся растениями в светлое время суток, полностью уязвимы.

Любой может подойти к их гробу и проткнуть им сердце.

— Поэтому самые могущественные вампиры обычно держат армии зомби, чтобы их защищали, — добавляет Доме.

— Ну да, зомби, они не особо умные и не соображают, когда светло, — продолжает отец. — Поэтому они придумали другого рода стражей, таких, что сочетают в себе преимущества и вампиров, и людей. Существ, которые могли бы спокойно передвигаться днём и отражаться в зеркалах.

— Потому что нарциссы они тоже те ещё, — вставляет Доме. — А вот это гибридное существо… они с людьми переспали? — Он бросает мне игривый взгляд. — Не так уж и безумно, правда, старик?

Мама ворчит, и я поддерживаю её. Брат поднимает руки в знак невиновности.

— Слишком рано для шуток, да? — Он смеётся сам с собой, потом снова смотрит на меня и качает головой. — Ну, было же понятно, что с тем ритмом, который вы вели, она не могла быть человеком.

Я устраиваю ему взгляд, полный ярости. Вот как он дождался, когда потенциально смертельная вампирша уйдёт, чтобы начать свои язвительные замечания.

— Гибридизация с людьми — это то объяснение, которое пытались дать для её происхождения. Или колдовство, да, — меняет тему отец. — Но я не думаю, что это так.

Все молчим, заинтригованные.

— Это слишком просто. Если бы любой вампир мог создать своего викториуса, мы бы уже привыкли к их существованию, потому что их было бы намного больше. Но книги упоминают лишь пару случаев, и то, всегда связаны они с вампирами великой силы и древности.

— Так что? — спрашиваю я.

Отец улыбается.

— Думаю, их не создали добровольно, что они не нашли своё идеальное оружие, а что это было следствием ошибки.

— Ошибки? — удивляется Доме.

— Половинчатая трансформация. Результат попытки превратить слишком сильную волю. Воителя, который сам собой владеет. Одного из нас. Человека, уже обладающего тем контролем над тенями, которого другие смертные не имеют. Тот, кто сопротивляется трансформации и остаётся где-то между двумя мирами.

— Это бы имело смысл в случае с… нею, — рассуждает брат. Потому что шутить о её сексуальности — это одно, а вот называть её по имени — это уже перебор.

Отец кивает.

— Охотница, которую трудно подчинить. Сражение титанов. Вот почему только вампиры с большой силой могут добиться этого феномена. Возможно, попытка трансформации кого-то столь сильного вампиром средней руки заканчивается неудачей, и человек просто умирает.

— Не говоря уж о том, что не каждый вампир охотится на одного из наших, — хвастается Доме.

— Их называют викториусами, потому что они символизируют победу вампиров над их ограничениями. Над солнцем и охотниками. Их окончательное оружие.

— Такое существо почти как бог, — снова вставляет брат.

— Как дьявол, — фырчит мама.

— Да. И вселенной нравится поддерживать баланс, — продолжает отец, напоминающий мне тётю Роситу. — Не бывает света без тени. Существо с великой силой, ограниченной великой слабостью: его волей. Той, что восстала против естественного течения событий и создала нечто, что не должно было существовать. Оно связано с волей создателя. Викториус обязан подчиняться ему всегда. И остаётся живым, пока тот жив, потому что единственный способ убить их — это убить их создателя. Это хотя бы удалось задокументировать.

— Тот, кто отказался подчиниться, стал идеальным рабом… Всеобъемлющая поэтическая справедливость, — замечает Доме.

— Подожди, подожди. То есть… — Я пытаюсь собрать все кусочки головоломки в своей голове. — Колетт обязана подчиняться тому типу, да?