Анна Гаврилова - Золотой ключик для Насти
— Девочка, — выдавил комендант, — какая война? Ну какая война?! Ты что, мухоморов объелась?
И тут меня осенило… В последнем селе мы ни слова о горанцах не слышали, ни тени беспокойства не видели. Люди обсуждали грядущий урожай пшеницы и какую‑то стервозную бабу, которая недавно выволокла собственного мужа из трактира и задала прилюдную трёпку. Весть о горанцах ещё не достигла этих земель.
— Горанг напал на Ремвид, — дрогнув повторила я. — Мы просим убежища в вашей крепости.
Комендант перестал изображать сытого кота, в лапы которому угодили три придушенные мыши. Взгляд протрезвел.
— Откуда ты знаешь?
— Мы ехали по главному тракту. Мимо промчался гонец. Пытались остановить, расспросить — не вышло. Зато он остановился на ближайшем постоялом дворе, лошадь менял… Он вёз эту новость в столицу. Это было несколько дней назад.
— А тут вы как очутились?
— Свернули в сторону. Горанцы по главному тракту идут.
Комендант молчал, а я молилась.
— Не может быть, — сухо заключил он. — Уходите. И у моих ворот больше не появляйтесь.
Вторя словам коменданта, небо прорезала ветвистая молния, следом прокатился громовой раскат, от которого земля дрогнула. Гроза пощады не обещала.
Я отвела глаза, уставилась на море. Ветер будто шутя перекатывал волны, а те вздымались всё выше. Под беззвёздным небом, вода казалась чёрной, вязкой, словно дёготь. Вот она — последняя ночь моей свободы.
— Горанцы убьют нас.
Слова потонули в гробовом молчании.
Небо прорезала новая молния, на мгновенье осветила горизонт.
— Смотрите! — вскрикнула я.
Комендант обернулся, секунду всматривался в тёмную даль, наконец, спросил ядовито:
— Ну и что там?
— Корабли, — выдохнула я. — Корабли с чёрными парусами.
— С чёрными? — усмехнулся плешивый вояка.
Следующая молния озарила не только горизонт. Я успела увидеть кровоподтёки Косаря и Креатина, уродливые гримасы на лицах воинов, презрение на физиономии коменданта и… корабли.
Сколько их? Двадцать? Тридцать?
— … — выпалил комендант. Его лицо вытянулось, рот замер в изумлении. — Пушки готовь!
Гарнизон разразился криками и бранью, запел рожок. Пихаясь и толкаясь, воины бросились в крепость. Снова блеснула молния, следом расхохотался гром. Мой крик пересилил даже его:
— А как же мы?
Рванувший к воротам комендант, замер и призывно махнул рукой. И уже на бегу, скомандовал толстощёкому:
— Беженцев селить в пустые казармы. Лошадей в конюшню. Съедим, если случится осада!
В этой суматохе, я упустила главное — маг Креатин сбежал.
Часть третья. Глава 18
Гроза бушевала до утра. Небо грохотало и плакало, море ревело, земля дрожала и стонала. Казалось, стены крепости с трудом сдерживают атаки стихии.
Едва погода угомонилась, стала слышна раскатистая брань гарнизонного начальства — ни одно пушечное ядро так и не достигло цели. Двадцать горанских кораблей обогнули рифы, прошли едва ли не в десятке метров от крепости, направляясь вглубь залива. Бушующее море и штормовой ветер ничуть не смущали горанцев, не рвали паруса. Комендант догадался — корабли прикрывали маги, поминал тех последними словами. Когда поток ругани иссяк, солнце уже подбиралось к макушке неба.
Через несколько часов к крепости подъехал гонец, передал весть о нападении. Вслед за ним, к воротам потянулась вереница местных жителей. Я не увидела хозяина трактира, в котором обедали накануне, но заметила его жену. Значит, весть, наконец, достигла дальнего селенья.
Нас с Косарем разместили в маленькой казарменной комнате, предназначенной для мелких военных начальников. Вдвоём. Остальным повезло меньше — кого‑то селили в общую подвальную комнату, кому‑то пришлось ютиться во дворе, за первой стеной. В крошечную конюшню, где кроме комендантского коня и гарнизонной коровы, стояли две наши лошади, беженцы пытались уместить своих лошадей и коров. Комендант быстро пресёк эти попытки, что толку — места всё равно нет. Двор крепости тут же заполнился женским плачем, мычанием, ржанием и блеяньем домашней скотины.
Всё это я видела в крошечное окно нашей комнаты. Покидать убежище никакого желания не было. К тому же, во вчерашней драке Косаря сильно помяли, я всю ночь не сомкнула глаз — сперва прикладывала охлаждающие компрессы и слушала его стоны, после просто сидела и переживала. У самой болели рёбра, а любое резкое движение отдавалось жжением в солнечном сплетении.
Подаренное Креатином платье было порвано в трёх местах и выпачкано похуже половой тряпки, которой мыли хлев. Выпросив у толстощекого ведро, я умудрилась‑таки его постирать. Хотелось сохранить не столько платье, сколько память о доброте юного мага.
Креатин… При воспоминании о нём сердце щемило. Я чувствовала — юнец всё‑таки не знал, что его начальство считает крепость опасной и даже предположить не могла почему сбежал. Но беспокоил меня не побег — его шанс на выживание. Лошадь от разгула стихии, наверняка, ошалела и сбросила неумелого наездника. А на своих двоих он бы даже до леса не дошёл. Впрочем, в лесу было не менее опасно, даже из крепости видно поваленные деревья. Что если мага задавило? Или ветром унесло? Он ведь хлипкий, легче пёрышка.
Чёрт, что же ты наделал, мальчишка? Хотел удрать — переждал бы грозу здесь, а с утра — в путь. Удерживать насильно никто бы ни стал. Даже я промолчала бы.
А может он сбежал, чтобы увести горанцев от крепости? Ведь без него выследить нас невозможно… Или возможно?
Отведённая нам каморка напоминала склеп. Крошечная — три на два метра, с единственным окном, больше похожим на щель. Из него открывался унылый вид на внутренний двор. Стены каменные, сложенные из массивных серых булыжников. От них веяло холодом в любую погоду. Вместо кроватей две узкие деревянные лавки, снабжённые, к счастью, соломенными тюфяками.
Но мне всё равно было комфортно — лучше так, чем в общей казарме среди местного населения. И несравнимо лучше, чем во дворе, под открытым небом. Если бы ни пробирающий до костей холод, сочла бы каморку верхом уюта.
За ночь я всерьёз продрогла, к утру начала чихать. Несколько часов сна усугубили ситуацию. (Доставшееся от Креатина одеяло я пожертвовала Косарю, к его побоям только простуды не хватало!) Поэтому, как только Косарь начал подавать признаки жизни, а болезненные стоны перешли в сердитое сопение, помахала парню ручкой и пошла во двор, греться.
К тому времени толпа беженцев разрослась настолько, что заполонила половину двора. Ещё четверть занимала всевозможная живность. Защитники крепости проявляли лёгкие признаки озверения, но местное население плевать хотело.
