Лада Лузина - Киевские ведьмы. Выстрел в Опере
Но Маша не обернулась.
*****
— Это правда? — сказала она.
— Видимо, правда. — Мир Красавицкий опустил лоб. — Другого объяснения нет.
— Ты умер? Не может быть?
Маша думала, что потеряла способность говорить: «Этого не может быть». Ей казалось, она приняла: «В мире может быть все».
Но теперь не могла поверить.
Она коснулась его плеча.
Плечо было мягким — живым.
— Как ты попал сюда? В 1907? — Она не могла заставить себя повторить смертельный вопрос.
Вопрос казался абсурдным.
Мир не был привидением! Не был живым трупом!
— Я шел за тобой.
— И я не видела тебя?
Память вынула из кладовой недоуменный взгляд ведьмы Аллы, которой она указала на Мира.
Ведьма не видела, стоящего за ее правым плечом.
Память предоставила два необъяснимых приветственных кивка Демона-Прошлого, — он отвесил их Анне… и Мирославу.
Демон видел его!
Память достала крещатицкого приставалу — у него был такой вид, точно кто-то схватил его за шкирки.
— Ты оттащил того мужчину у старокивеской почты?
— Да.
— Ты оберегал меня? Но почему ты не сказал мне? Сразу…
— Я не знал, что я должен сказать.
— Ты не был уверен, что… мертв? — выговорила страшное слово она.
— Я не думал об этом, — с натугой сказал Красавицкий. — Я очнулся в больнице. Встал. Пошел искать тебя. Просто пошел. — Он смотрел перед собой.
— И где ты искал меня?
— Где мог. Я пошел в Башню, на Яр Валу. Но не мог попасть внутрь.
— Да, туда никто не может попасть. Кроме нас. И Акнир.
— Тогда я пошел к тебе домой. Я подумал, ты вернешься туда.
— Но, когда мы были с тобой в Прошлом, ты понял… — Маша покивала своей догадке, не ожидая подтверждения от Мира. — Ты понял, когда спасал Анну и Рику. Ты почувствовал, тебе не страшен медведь, тебе нечего бояться.
«Кроме одного, — что однажды ты прогонишь меня», — сказал ей Мир Красавицкий
«Я не брошу тебя, до тех пор, пока не смогу тебе помочь», — принесла она ему страшную клятву.
Не зная, что он мертв. И ему невозможно помочь — и в эту минуту она клянется не бросать его никогда!
Опустив голову, мертвый, такой странно живой Мир стоял на краю Михайловской-Владимирской горы, спускающейся к Царской площади, к «Европейской» гостинице...
…в ресторане которой Анна согласилась выйти замуж за Гумилева.
«Быть может за тем же самым столом, где сидели мы с Миром.
Она дала клятву по той же причине, что и я Мирославу. Она чувствовала себя виноватой, в том, что Гумилев чуть не погиб...
Но он погиб.
И Мир погиб.
И обе мы виноваты в их смерти».
— Поэтому там, в ресторане, ты предложил мне остаться жить в Прошлом. Там никто не знал, что ты умер. Если бы я осталась жить с тобой там, возможно, я б никогда не узнала… И считала б тебя нормальным.
— Я просто люблю тебя, — сказал он. — Не ищи других объяснений. Это объясняет все. Я просто хотел быть с тобой. Всегда.
«И будет.
Теперь он всегда будет со мной.
Ведь я обещала ему».
— Прости меня, Мир, — умоляюще прошептала Маша. — Но я, наверное, никогда… Ты знаешь, я люблю другого.
— Он умер! — Мир поднял глаза.
— Не хочу тебя обижать, — сказала она. — Но ты — тоже!
— Но я с тобой, — возразил Красавицкий. — Я, а не он. Потому что я люблю тебя.
У Маши свело желудок — стремительно и удушливо больно.
Если бы Врубель любил ее, он был бы с ней!
Это не приходило ей в голову… Она винила себя, Город, время, в котором они разминулись, его смерть.
Но смерть перестала быть оправданием.
Если бы Врубель любил ее, он был бы с нею — как Мир!
Мир любит ее…
— Присуха! — Маша испуганно приложила пальцы к губам. — Ты ж никогда меня не любил. Ты выпил приворотное зелье. Ты должен был разлюбить меня через тринадцать часов!
— Но не разлюбил.
— Потому что ты умер раньше! До того, как действие Присухи закончилось. И оно не может закончиться, потому что ты умер. И я виновата в твой смерти. И в том, что ты не можешь умереть.
— В том нет твоей вины, — сказал Мир мертвый. — Меня убила твоя подруга.
— Ты погиб из-за меня. Ты вытаскивал меня из-под Катиной машины. Я дала тебе выпить Присуху!
— Ты не знала, что ты даешь. Это знала твоя подруга, вторая. Она сварила эту дрянь.
— «Я не знала» — не оправдание! Ахматова тоже не знала, почему все рядом с ней — умирают. Демон не сказал ей. Даша не сказала мне. Но мы виновны… Это наша вина, Киевиц! И мы обязаны это исправить. Нужно освободить тебя как-то. От меня. Хотя бы теперь. Наверняка в Книге есть способ.
— Я так не думаю, — помедлив, сказал Красавицкий. — Это слишком похоже на вечность. Слишком похоже на крест.
«Крест…»
Маша повернула голову вправо, и молча пошла по прогулочной дорожке, убегающей на верхнюю террасу Владимирской.
Мир шел за ней — она знала это.
Поравнявший с верхней беседкой, Киевица подошла к обрыву.
Черная спина крестителя Руси еще не успела позеленеть.
На кресте еще не успели зажечься лампочки.
Вечерело.
Как-то вдруг горка стала почти пустой.
— «Древний город словно вымер, странен мой приезд…» — тихо сказала Маша.
…Над рекой своей Владимир
Поднял черный крест.
Путь мой жертвенный и славный
Здесь окончу я,
А со мной лишь ты, мне равный,
Да любовь моя.
— Ахматова? — спросил Красавицкий. — Она хотела умереть здесь?
— Где здесь? — отозвалась Ковалева.
— Откуда мне знать? В Киеве. Или на Владимирской горке. Она ж написала «путь мой жертвенный и славный здесь окончу я».
— «А со мной лишь ты, мне равный…»
Машин взгляд вцепился в фигуру Великого князя, под грозным крестом которого Аннушка объяснилась в любви своему Демону.
«и будет моею твоя дорога» -
«путь жертвенный и славный»
— слились в одно.
И завершились:
«сознаньем горделивым, что жертв своих не ведаешь числа».
— Жертва и слава. Приносишь жертву — получаешь славу. Это стихотворение тоже написано в Киеве. В 1914 году!!! — вскрикнула она.
— Ты имеешь в виду, что в этом году началась первая мировая война? — не уловил мысль Мирослав.
— Я имею в виду: через четыре года после замужества! Ахматова вышла замуж в 1910. В 1914 она уже прославилась на всю Россию, но… Бог мой, она не разлюбила его! Это ж все объясняет, все ее странные стихи.
— А в чем их странность? — задал нужный вопрос Красавицкий.
— Это известный факт, — ускорила темп Ковалева. — Так написано в статье! Ахматова постоянно признавалась в любви некому любимому. Гумилева это злило. Она была верной женой. Но каялась, что во сне изменяет ему с другим, — каялась, со слезами! А в стихах непрерывно писала о своих изменах, предательствах, муках. А читатели верили, что все, написанное в ее стихотворениях — правда. И гадали, про кого она пишет. Ей приписывали романы со всеми известными на тот момент петербургскими деятелями. А муж ходил по городу как ветвисторогий олень. Сам подумай, что еще можно подумать, когда солидная замужняя женщина заявляет «Может быть лучше, что я не стала, вашей женой» — это ж явно не мужу! 11-тый год, написано в Киеве. «Эта песня последней встречи» — сентябрь 11-го года, написано в Киеве. А мужу она посвящает стихи: «Пришли и сказали: «Умер твой брат» — тоже написано в Киеве. И брат ее таки умер, и муж тоже, — сказала Маша неважное, уже известное.
