Рейчел Уорд - Числа. Хаос
Беру записную книжку одной рукой, подношу снизу зажигалку, чтобы пламя лизало один уголок. Бумага занимается быстро. Держу книжку на весу, пока можно, а когда огонь уже грозит лизнуть пальцы, бросаю горящую книжку в раковину. Мы с Вэл стоим и смотрим, как сворачиваются страницы, корчась в пламени, и в конце концов в раковине не остается ничего, кроме горки черно-серых хлопьев пепла. Тогда я голыми руками сгребаю их и бросаю в ведро.
— Вот и все, — говорит Вэл. — Спасибо, Сара.
Сую руки под кран, оттираю с них приставшие клочья пепла. Жалко, не получится вот так же взять и смыть все, что я вычитала в книжке. А теперь числа у меня в голове — как уже давно были в голове у Адама: смертные приговоры мне — и Мии.
1/1/2027.
Господи.
Боже.
Мой.
Адам
В передней части зала суда за чем-то вроде стола на возвышении сидят три застывшие фигуры в костюмах — двое мужчин и женщина. Женщина сидит посередине с таким видом, будто она тут главная. На ней отглаженный красный пиджак и очки в толстой черной оправе, из-за которых она выглядит злобной до ужаса.
Перед судьями стоит еще несколько столов, а в задней части зала — перегородка, а за ней два ряда стульев. Там сидит какой-то дядька с ноутбуком, а еще бабуля и Сара.
Не ожидал я их тут увидеть. Даже не думал, что они придут.
Не хочу, чтобы они видели меня таким.
Не могу на них смотреть.
Бабуля поднимает руку и собирается мне помахать, но я отворачиваюсь и прохожу мимо.
Мне показывают стул рядом с моей адвокатшей. Она улыбается мне и, когда я сажусь, легонько пожимает локоть.
— Как ты? — спрашивает она.
Не могу ничего ответить. Оцепенел. Как будто все это происходит не со мной.
Краснопиджачная тетка говорит: «Ну что, начнем», и поднимается дядька в мятом костюме и начинает бомбардировать меня вопросами. Имя? Адрес?
Выдавливаю ответы, потом зачитывают обвинения.
Убийство.
Потом еще немного говорят, но я не понимаю про что. «Заключение под стражу… продолжение расследования… предварительные слушания…»
Потом все встают, охранники возвращаются, и мне опять надо куда-то идти. Что дальше? Что происходит?
Адвокатша подается ко мне:
— Я приеду к тебе в Сиднэм. Завтра или послезавтра. Поговорим.
— В Сиднэм? Это где? Это почему?
— Тебя отправляют в исправительное заведение для несовершеннолетних правонарушителей, — говорит она. — До суда. Ты там держись тише воды, ниже травы. Смотри не наделай глупостей. Ну, до завтра.
Когда меня проводят мимо перегородки, бабуля тянется ко мне. Охранник оттирает ее руку в сторону и толкает меня так, что я чуть не падаю.
— Адам… — окликает меня бабуля, но отвечать мне некогда. Меня выводят из зала и потом тащат вниз по лестнице, обратно в камеру. Снимают наручники, дверь захлопывается, слышу, как шаги охранников удаляются по коридору.
— Что происходит? Зачем вы меня сюда привели?
Стучу по решетке. Сказали, куда-то повезут, а вместо этого посадили обратно.
Шаги останавливаются.
— Тише, ты. Мы тебя перевезем, когда фургон будет готов. Сегодня в Лондоне черт ногу сломит. Сиди и молчи, усек?
Ничего себе — сиди! Время же уходит! Прямо чувствую, как тикают в голове секунды — обратный отсчет. На часах в зале суда было полдвенадцатого. До Нового года осталось чуть больше двенадцати часов. Что делают сейчас бабуля с Сарой? И что делать мне — взаперти в этой долбаной камере?!
Сара
Канун Нового года. Утро мы с Вэл проводим в суде магистрата, а весь день висим на телефоне. Я звоню в комитет по правам ребенка — пытаюсь выяснить, где Мия. Вэл звонит в полицию, адвокату Адама, всем на свете. Нам обеим кажется, что это как со стенкой говорить. Все твердят, что надо соблюсти соответствующие формальности, а на формальности нужно время.
Мне говорят, я должна пройти собеседование — «скажем, на следующей неделе». Завтра — нерабочий день, так что везде будут сидеть только дежурные на экстренный случай.
— Это и есть экстренный случай!
— Ваша дочь в полной безопасности. О ней заботятся. После выходных мы позвоним вам и вызовем на собеседование. Вероятно, потребуется несколько встреч. Нам необходимо получить полное представление о вас, ваших обстоятельствах, вашем опыте по уходу за ребенком. С учетом всего этого обсуждение дела состоится скорее всего только в начале февраля, а какое-то время спустя будет принято решение о долгосрочной опеке.
— Какое время? Мне нужно увидеть мою дочь прямо сейчас! Завтра! Я не могу ждать.
— К сожалению, такова система.
— Неужели мне нельзя увидеть ее? Просто увидеть. При этом может присутствовать кто угодно, я не буду возражать.
— Право на посещение мы сможем рассмотреть только после первого собеседования.
— Скажите мне хотя бы, где она!
— В безопасном месте.
— Прошу вас!
— Ваша дочь в полной безопасности. Мы свяжемся с вами после Нового года.
И повесили трубку. Вот так вот. Послали к черту. Сиди и молчи. Два дня ничего не делай. Ничего не делай, пока мир кругом не рухнет. Ничего не делай, пока Лондон не разнесет в клочки. Гляжу в кухонное окно. Снаружи темнеет. В многоэтажках вокруг загорается свет. Каждый огонек означает, что дома кто-то есть, но огоньков мало, меньше, чем обычно. Похоже, кое-кто все-таки уехал.
Вэл пытается поговорить с Адамом или вызволить его из исправительного заведения, но у нее тоже ничего не получается, как и у меня. Пока она говорит, я стою на пороге кухни, прислонясь к косяку. Мне сразу понятно, что ничего у нее не выходит, но когда она вешает трубку, то разражается таким потоком ругательств, что даже я загордилась бы.
— Сара, мне не разрешают даже увидеться с ним — в ближайшие две недели! Он же маленький еще! Он там с ума сойдет! Я его знаю! Он будет волноваться за тебя, за Мию, за меня. Сорвется — и пиши пропало. Он на все способен!
— Как же нам теперь быть?
— Не знаю, лапа моя. Не знаю.
Разогреваем поесть, хотя обе ничего не можем толком проглотить. Сидим, глядим в телевизор — там показывают то последние новости, то всякие воспоминания про прошедший год, то «развлекательные» программы, записанные давным-давно в студиях с большими циферблатами на заднем плане.
— Конечно, лапа моя, это Новый год. В прошлый раз я встречала его совсем одна…
— А я — дома. С мамой и папой.
Тут во всех шкафах наметились здоровенные скелеты, которые мы решили не трогать.
— Ну что, выпьешь чего-нибудь? Я — да.
— Вообще-то я не пью.
— Тогда налью тебе самую капельку.
