Ульяна Соболева - Легенды о проклятых. Безликий. Книга первая
А сейчас вспомнила…Непрошено и нежданно. Значит, так и не забыла. Говорят, если впустишь кого-то в сердце, он там навсегда остается.
Слова сами с губ срывались. Руки подняла, раскрыла. Свобода. Всего лишь недавно я была полностью свободной и даже в страшном сне не видела себя в неволе. Я не могу кому-то принадлежать. Я не могу сидеть в клетке.
Шаг к краю. Внизу земля шатается, кружится.
И в этот момент почувствовала, как меня сдернули с подоконника, сжали до хруста так сильно, что в глазах потемнело.
— Одейя. Деса моя. Что же вы делаете?! Холод какой. Вы с ума сошли?!
Голос Моран, причитания горничных, как сквозь вату.
— Вон все пошли! Вон! Я сказал!
От ненавистного голоса все похолодело внутри. Попыталась вырваться, но он сжимал меня, как в тисках, и я ударила его по стальной груди кулаками, пачкая кровью белую рубашку меида, не замечая, как она по запястьям течет. Рейн сильно прижал меня к себе, перехватывая руки со скрюченными окровавленными пальцами, заводя мне за спину.
— Отпустииии, проклятый! Ненавижууу!
— Тшшш девочка. Тихо. Иди ко мне. Вот так.
Завернул в покрывало, подхватил на руки и вынес из спальни. Я брыкалась, пытаясь вырваться, но он держал так крепко, что я быстро выбилась из сил. Ногой распахнул дверь в свою комнату и, увидев, огромную расстеленную постель, я в ужасе закричала, срываясь на рыдания.
Поставил на пол, к себе лицом развернул, а я не вижу его от слез. Только маску проклятую и запах паленой плоти — то его ладони уже в который раз дымятся от прикосновений ко мне. Чтоб он весь сгорел живьем! А я бы смотрела, как обугливается его кожа до мяса. До костей.
— Слабая девочка. Не сильная. Глупая. Очень глупая. Рано падать. Я не хочу. Жить будешь. Пока не решу иначе. Поняла?
А сам волосы мои гладит, скулы, черты лица пальцами повторяет.
— Чокнутая идиотка. — голос тихий, хриплый, без ярости. Опять как сам с собой говорит, — Ты чего добивалась?
— Сдохнуть хочу, чтоб ты больше никогда не прикоснулся. Сдохнуть, понимаешь? Ты когда-нибудь хотел сдохнуть, чтобы гордость твоя не сломалась?
— Хотел. Тысячи раз хотел. Только сила не в этом, девочка-смерть. Сила в том, чтобы гордость свою из пепла поднять, а сдохнуть каждый может. Это слишком легко. Жить сложнее.
— Зачем ты это делаешь со мной, Рейн? — Вздрогнул. Я впервые назвала его по имени. — Отпусти меня. Убей. Ты же мести хочешь. Отомстил. Ты выиграл. Дай умереть. Позор скрыть. Я из-за тебя теперь никогда домой не вернусь. Зачем я тебе? Я от ненависти дышать не могу. Я же презираю тебя так сильно, что меня трясет от мысли о тебе.
Взгляд под маской непроницаемый, тяжелый. Только секунду назад огнем полыхал, а сейчас замерз за какие-то мгновения.
— Ты принадлежишь мне. Ты моя. И пока я не решу иначе, ты не умрешь, не поранишься, не покалечишься. Ты будешь рядом со мной. И мне все равно, что ты чувствуешь. Ты моя вещь, Одейя. Дорогая, строптивая, но слишком нужная мне. Разве тебя волнует, что чувствуют твое колье или серьги? Так и мне наплевать на твои чувства.
— Не уследишь, — яростно прошипела, уже привыкая к запаху горелого мяса, даже наслаждаясь им. — утоплюсь. Со стены прыгну, лошади под копыта брошусь, только бы с тобой никогда больше…
Замахнулась, а он мне руки за спину заломил и к себе дернул, так близко, что я снова запах его почувствовала и дыхание на своем лице.
— Сама за собой следить будешь. Еще одна подобная выходка, и я убью здесь всех лассаров, а потом сожгу каждый лассарский город в который войду. Я буду убивать тысячами из-за тебя, Одейя дес Вийяр. Сотнями. Миллионами. Я буду убивать, а настоящей убийцей всегда будешь только ты. Возьмешь такой груз на свою совесть? М? Благородная Одейя дес Вийяр готова отвечать за смерти сотни тысяч лассаров?
Я смотрела на него и ничего не понимала. Только ненависть полыхала все сильнее в груди, испепеляла, грызла душу, а он вдруг пятерней за лицо схватил и губами к моим губам прижался. Я мотнула головой, а он крепче сжал мои скулы и целует жадно, сильно. А когда оторвался, его губы ранами покрылись и кровь по подбородку потекла. Вытер тыльной стороной ладони, усмехаясь.
— Ты ненормальный. Одержимый Саананом ублюдок.
— Не Саананом, Одейя…не Саананом. Тобой. Ты еще не поняла? Ты мой персональный Саанан, и я не отступлюсь от тебя. Не имеет никакого значения, что ты этого не хочешь. Я хочу. Всегда хотел.
Всегда? Какое всегда, если я знаю-то его меньше месяца. Не видела никогда раньше. Он конченый, больной отморозок. Тяжело дыша, смотрю в его глаза, а по коже мурашки. Каждое его слово страшное, как приговор, как необратимость. Психопат, действительно никогда меня не отпустит. Его взгляд скользил по моему лицу, шее, груди, вспыхнул, задержавшись на сосках, и снова вернулся к лицу. Я тут же прикрылась руками, а он на мне покрывало поправил.
— Сейчас принесут чан с горячей водой — согреешься, и мы едем в город. Выберем для тебя новую теплую одежду и украшения. В дорогу скоро. На Талладас. Любовнице велеара не пристало тряпье носить. И с этого дня ты спишь в моей комнате. Никаких служанок, горничных. Я сам твоя горничная и служанка.
— Боишься, что не уследят? Боишься, что сбегу от тебя или покончу с собой?
Он усмехнулся. Страшно усмехнулся, как оскалился.
— Нет. Не доверяю никому. Я уже давно разучился бояться. Страх не живет вместе со смертью…только с жизнью. Запомни это, девочка. Когда перестанешь бояться, значит нет больше жизни в тебе.
Горничные принесли еще один чан, и Рейн кивнул на него.
— Давай. Залезай и грейся.
— При тебе?
Пожал плечами.
— А чего я там не видел сегодня ночью? Раздевайся! Или тебе помочь?
— Не подходи ко мне.
Взгляд под маской вспыхнул насмешкой, а чувственные губы снова изогнула ухмылка.
— Ты до сих пор считаешь, что эти твои слова меня удержат? Если ожоги и боль не сдерживали?
Отвернулась от него, сбрасывая покрывало на пол. Стянула сорочку через голову и шагнула в горячую воду. Только сейчас поняла, насколько замерзла. Все тело свело. Пока я молча сидела в чане, он так же молча сидел напротив в кресле, раскинув длинные ноги в сапогах, и курил, пуская кольца дыма к мозаичному потолку. Ужасен и прекрасен одновременно. Я все чаще ловила себя на мысли, что он притягивает взгляд. Что-то есть в нем такое, необъяснимо притягательное. То ли волосы, то ли весь его облик в целом, и эта маска…Мне всегда хотелось её содрать, чтобы обнажить его тайны, так же, как он сдирал с меня одежду.
— Что за песню ты пела, ниада?
— Когда? — сморщилась, промывая порезы на пальцах.
— Там. На карнизе. Ты пела песню.
— Не твое дело, меид.
— Ты одно слово на валласком произносила…где ты его слышала?
