Константин Аврилов - Я, ангел
Кто убил Толика, он представлял отчетливо, хотя не смог додуматься о хитроумном способе ликвидации. Куда больше тревожила перспектива Хрустального неба. Если правда, что сказал Витька, значит, старания напрасны. Остается сложить крылья, наплевать на овечку и ждать неизбежного финала. А может, такой глупости от него и ждут? И Витьку специально подослали, чтобы заманить неопытного ангела в ловушку? От Милосердного трибунала жди коварства. Нет, на это его не поймают. С другом детства придется быть настороже. Да и как бросить овечку. Куда она без него – несмышленыш, хоть и задиристый.
Кое-как Тина пыталась восстановить пошатнувшийся авторитет. Вызвав мать и тетку, заявила, что если кто-нибудь станет ее жалеть или сочувствовать, будет записан в личные враги до скончания мира. Было приказано не вспоминать и даже не заикаться о происшедшем. А тем более не смотреть на бинты, которые оставались на запястьях. И хоть она пыталась раздухариться, изображая грозный вид, что-то изменилось. Раненый соколенок, спасшись из когтей коршуна, все еще пытается грозно щелкать клювом, но раздается жалобное чириканье. Погнулась невидимая пружинка, заставлявшая бояться и отступать перед худенькой девчушкой. Даже горничные заметили перемену, вернее – ощутили нюхом прислуги. Тине не хватало прежней дури переть напролом, бешеное желание делать по-своему куда-то подевалось, она замечала, что окружающие чуть по-иному слушают и смотрят на нее. Все еще властная на словах, не испытывала желания рулить и командовать, чувствуя, что присмирела. Осталось признать самой себе капитуляцию.
Распорядок жизни изменился. Тина перестала ездить по клубам и магазинам, ни с кем не общалась, проводя все время в своих комнатах. Виктория Владимировна замечала, что дочь напряженно размышляет о чем-то. Тиль знал не больше матери, наблюдал за окрепшими органами, за миром и спокойствием в вариантах, но не мог понять, отчего овечка загрустила. Пробовал махать на нее крыльями и даже разок погладил по голове – бесполезно: Тина не вылезла из раздумий.
Затворничество продолжалась с неделю и кончилось внезапно. Она вышла из спальни одетой и попросила отвезти, сама за руль еще боится. Водителю была дана команда ехать на Третьяковский проезд. Зайдя в первый бутик, в котором надеялась развеяться, потратив пару тысяч на тряпки, Тина вдруг поймала себя на том, что ей чудовищно скучно. Вокруг богатой клиентки танцевал вышколенный персонал, но жажда шмоток испарилась. Все это было не только не нужно, но омерзительно до зеленой тоски. Не примерив, Тина купила какое-то платье с туфлями, зашвырнула пакеты на сиденье и приказала отвезти в ювелирный на Петровку.
Витрины сверкали, джентльмен за прилавком стелился, подбирая и примеряя украшение, достойное такой редкой кредитной карточки. Поход к ювелирам всегда был допингом, демонстрацией безграничной силы и возможностей, волшебством обладания всякой вещью, какой возжелает. Новые кольца поднимали тонус не хуже кокса. Но кайф выдохся. Драгоценные камешки обернулись блестящими стекляшками, золото радовало не больше фольги, а вместо сладкого предвкушения – болталась сонная пустота. Не дослушав ювелира, игравшего перстеньком, который удивительно подойдет к такой изящной ручке, Тина ушла, оставив торговца в злом изумлении.
Испытанные средства развлечений кончились, не в кино же ехать. Охранник и водитель ждали волю хозяйки. Вдруг она попросила отвезти в какой-нибудь парк.
Машина подрулила к лесопосадкам имени Горького.
Снег сошел, весна трепыхалась в сырых дорожках и набухающих почках. Не зная, куда и зачем идет, овечка просто шла, пока не остановилась в большой аллее. Она оказалась там, где много лет назад Вика встретила некоего П.С. Перепонова. Было это странным капризом интуиции или слепым совпадением? Никто, даже ангел, не знал.
Устроившись на сырой скамейке, Тина поглядывала по сторонам, словно искала или ждала кого-то. Аллея была пустынна, одинокий бегун да томная парочка.
– Ангел, ты здесь? – спросила она чуть слышно.
Конечно, Тиль был рядом, за спиной. И Мусик тоже.
Подождав, как будто прислушиваясь к себе, Тина шагнула на середину аллеи и зажмурилась.
– Обними меня, ангел...
Тиль неуверенно расправил крылья: имеет на это право или нет? А поддаваться приказам овечки – это как? Да и чего вдруг такие нежности.
– Пожалуйста, крепче, ничего не чувствую.
Некто во фраке уставился, то ли завидуя крыльям, то ли мотоциклу и комбинезону. Стало неловко, чего доброго налетит орава, будут шушукаться и показывать пальцем. Все-таки на службе. Тиль сделал вид, что лениво рассматривает ветки.
Мотнув головой, будто сбрасывая промозглый озноб, Тина заторопилась к машине.
Дома уселась за компьютер, задумалась и набрала в строке поиска «Брэд Питт». Машина послушно выдала ворох портретов. Разглядывая тщательно каждый снимок, наклонив голову, как собачонка, Тина искала что-то. На одной фотографии задержалась: герой в кожаной куртке и джинсах. Снимок чем-то понравился. Распечатав, долго вглядывалась в улыбку, провела мизинцем по губам и лбу, но вдруг смяла и бросила на пол, занявшись обыском.
Сидя в сторонке, Тиль не зная, что и думать.
Комната была перерыта вверх дном. Прибежавшей горничной отдано срочное поручение: доставить бумагу для рисования и набор карандашей. Пока приказ исполнялся, овечка бродила по дому, не обращая внимания ни на мать, ни на прислугу, словно их не было. А получив альбом, заперлась и принялась за работу.
Обнаружился абрис головы, потом глаза и нос, несколькими штрихами прочертился рот, короткая стрижка выросла беглой прорисовкой. Работа шла быстро и начисто, без резинки, лишь растушевывались неточные линии.
Учитель рисования в колледже осудил бы рисунок за сырость и небрежность, но отметил схваченный характер. И хоть так мог марать уличный художник, в портрете было что-то особенное. Поразительно, что овечка запомнила его таким.
В Той жизни Толик относился щепетильно к каждой фотографии, считая, что столь важное дело нельзя доверять случайности. Мало ли где потом всплывет, в его профессии имидж – все. Как только намечался объектив фотоаппарата, взлохмачивал художественный беспорядок прически, раздвигал вырез рубахи, а взгляду придавал рассеянную задумчивость мачо, познавшего тайные закоулки бытия. Именно таким ему хотелось застрять в памяти потомков: скромным и мудрым маэстро женских сердец.
Но с листа картона смотрел взъерошенный, тревожный субъект трусливо-жуликоватого вида и близко не мудрец, деревенский простачок – в лучшем случае. Безграничные недостатки искупала улыбка: придурковатая, но искренняя. Как можно доверить такому существу опеку над овечкой? Да этому простофиле бублик нельзя доверить. Самое обидное, что вину не спихнуть на бездарность художника. Изображено уж как есть. Тиль знал и опечалился безмерно. Правильно новое тело не дали. Будь его власть – прогнал бы такого субъекта со Срединного неба взашей. Не ангел, а какой-то валенок. И куда смотрели бесчисленные женщины?
