Ричард Матесон - Где-то во времени
Поначалу я не понял, о чем она говорит, потом вдруг сообразил.
– Боюсь, я не очень-то искусен в бритье, – объяснил я.
Она скользнула по моему лицу недоуменным взглядом. Мужчина моего возраста – и не умеет бриться?
– А как вы? – спросил я. – У вас все хорошо?
Она еле заметно кивнула.
– Да, но давайте пройдемся, – сказала она.
– Конечно.
Не подумав, я взял Элизу за локоть, но, заметив ее взгляд, отпустил ее руку и предложил свою. Когда мы пошли по извилистой дорожке к северному входу, я заметил, как она бросила взгляд через плечо. Это движение заставило меня содрогнуться, воскрешая в памяти подробности недавнего сна.
– Вы от кого-то скрываетесь? – спросил я, стараясь говорить шутливо.
– В некотором смысле, – ответила она.
– Робинсон?
– Разумеется, – пробормотала она, вновь бросив взгляд через плечо.
Когда мы дошли до боковой двери, я открыл ее для Элизы, и мы вышли наружу. Проглянуло солнце, и стало теплей. Пока мы спускались по ступеням, я посмотрел налево и увидел, как группа китайских рабочих сгребает с Пасео-дель-Мар опавшие листья и относит охапки их на берег, где другая группа сжигала листья.
Когда мы спустились до низа лестницы, Элиза, указывая в сторону Оранж-авеню, спросила:
– Пойдем туда?
Мне на миг показалось, что эта женщина больше привыкла приказывать, чем подчиняться. Мы пошли по аллее, огибающей западный фасад гостиницы.
– Как прошла репетиция? – спросил я.
Из всех вопросов, что я мог ей задать, этот был, наверное, самым неподходящим.
– Отвратительно, – ответила она.
– Так плохо?
Она вздохнула.
– Так плохо.
– Мне жаль.
– Это я виновата, – сказала она. – С труппой все в порядке.
– А с мистером Робинсоном?
Элиза мрачно усмехнулась.
– Нельзя сказать, что он вел себя смирно, – призналась она.
– Очень жаль, – сказал я. – Уверен, что это из-за меня.
– Нет-нет. – Она говорила не слишком убедительно. – Такое настроение у него бывало и раньше.
– Он лишь заботится о вашей карьере, – заметил я.
– Именно это он мне постоянно повторяет, – откликнулась она. – Настолько часто, чтобы в память врезалось навечно.
Эта фраза вызвала у меня улыбку.
– Он этого и добивается.
Она взглянула на меня, словно удивившись, что я хорошо отзываюсь о Робинсоне, несмотря на его отношение ко мне. Но как мог я поступить иначе? Он и в самом деле считал ее карьеру священной – я понимал это даже лучше, чем она. Если сюда примешивались также и эмоции – а я в этом не сомневался, – это было уже нечто другое.
– О, конечно, это так, – согласилась она. – Но тогда он становится тираном. Чудом будет, если к завтрашнему дню у меня еще останется импресарио, учитывая то, как мы с ним ругались.
Я с улыбкой кивнул, но, по сути дела, испытывал ревность к их длительным отношениям, даже если они были основаны скорее на разногласиях, чем на гармонии. Возможно, я придаю слишком большое значение существующим между ними отношениям. Я не могу всерьез представить, что Элиза его любит, хотя вполне допускаю, что он обожает ее с «почтительного» расстояния, трансформируя эту бессловесную преданность в нечто вроде деспотичного надзора за ее жизнью.
Она вдруг сжала мою руку и вновь улыбнулась, на сей раз радостно и – неужели мне это только показалось? – нежно.
– Но я навожу на вас скуку, – сказала она. – Извините меня.
– Не надо извиняться, – ответил я с улыбкой.
Она пристально смотрела на меня, пока мы прошли несколько ярдов, потом отвернулась, досадуя на себя.
– Ну вот опять, – тихо проговорила она. Потом вновь быстро глянула на меня. – Ричард, думаю, вы не имеете понятия о том, как это удивительно – то, что я свободно с вами разговариваю. Я никогда раньше не вела себя так с мужчиной. Хочу, чтобы вы знали, какой для вас комплимент, что я могу это делать.
– А я хочу сказать вам, что вы можете разговаривать со мной о чем угодно, – откликнулся я.
Снова этот взгляд. Она в смущении покачала головой.
– Что такое? – спросил я.
– Я скучала по вам, – сказала она.
Я не смог удержаться от улыбки, уловив в ее тоне изумленные нотки.
– Как странно, – отозвался я, с обожанием глядя на нее. – Я по вам совсем не скучал.
Ее улыбка засияла еще ярче, и она снова сжала мою руку. Потом, словно ища выход своей радости, взглянула вперед и воскликнула:
– О, смотрите!
Я повернул голову и увидел группу мужчин и женщин на велосипедах – они ехали по въездной дороге, направляясь в сторону Оранж-авеню. Я поневоле громко рассмеялся, потому что зрелище было и забавным, и чарующим одновременно. Все велосипеды имели одно колесо размером с шину грузовика – у некоторых оно было сзади, у других спереди – и второе маленькое колесо, как у детского трехколесного велосипеда. Это была смешная сторона. Очарование исходило от пар, восседающих на каждом велосипеде: мужчины в бриджах, на головах – кепи или котелки, женщины – в длинных юбках и блузках или джемперах, в шляпках типа кепи. В каждом отдельном случае женщина ехала спереди, иногда крутя педали, иногда ее везли. Всего семь пар, которые катились по изломанной линии, удаляясь от гостиницы, на ходу болтая и смеясь.
– Похоже, им весело, – сказал я.
– Вы когда-нибудь пробовали? – спросила она.
– Не на… – Я умолк, чуть не сказав: «не на таких велосипедах», потом закончил: – Городских улицах. Мне бы хотелось покататься с вами.
– Может, и покатаемся, – уклончиво ответила она.
Я испытал трепет, услышав из уст любимой смутное обещание того, что в будущем нас ждут совместные моменты.
Я заметил, что она правой рукой придерживает юбки во время ходьбы, и мне пришло в голову, что в 1896 году гуляющая женщина – это женщина однорукая, поскольку вынуждена постоянно придерживать подол над пылью ли, грязью ли, снегом ли, лужами или чем-то еще. Я улыбнулся про себя, по крайней мере мне так казалось, однако Элиза заметила и спросила, почему я улыбаюсь.
Я сразу понял, что, сказав правду, лишь подчеркну свою непохожесть на людей 1896 года, поэтому придумал на ходу:
– Я размышлял о том, как отреагировала на меня вчера вечером ваша матушка.
Она улыбнулась.
– Она никогда по-настоящему не сердится. Но знаете, тем не менее вам удалось навлечь на себя ее гнев.
При этих словах я захихикал.
– Она пользовалась успехом как актриса? – спросил я.
Ни в одной из книг об этом не говорилось.
Ее улыбка сделалась слегка задумчивой.
– Знаю, о чем вы думаете, – сказала она, – и полагаю, это лишь часть всего. Но она никогда не заставляла меня играть. Все получилось само собой.
