Чудовищная правда (ЛП) - Найт К.А.

Что они делают с ними, пока я прикована к столу и вынуждена работать над теми самыми экспериментами, которые их создали?

Меня оставляют одну на несколько часов без еды и воды. В конце концов охранник докладывает, что работа на Хейса сегодня окончена, и меня тащат обратно в камеру. Я подбегаю к Катону. Он лежит на боку, дергаясь от силы тока ошейника.

О боже, скажи мне, что они не оставили его включенным все это время.

Слезы застилают мне глаза, а когда ток прекращается, он обмякает и закрывает глаза.

— Катон, — всхлипываю я.

— Талли. — стонет Катон. — Не плачь. — Он закрывает мне лицо, и я сжимаю его руку в своей. — Не надо плакать, — хрипит Катон, пытаясь сесть и притянуть меня в свои объятия, где я чувствую себя в безопасности.

— Пожалуйста, твои слезы убивают меня, Талли. — Он отводит мое лицо назад и вытирает щеки. Я плачу еще сильнее от того, как он добр, несмотря на ситуацию, в которой оказался из-за меня.

— Пожалуйста, моя пара, перестань, — умоляет он.

Я замираю на полуслове, дыхание перехватывает, когда смотрю на него.

— Пара? — прохрипела я.

Он хмурится, и обвивает меня своим хвостом.

— Что? — спрашивает он, похоже, в замешательстве, но рад, что я больше не плачу.

— Ты назвал меня парой, вроде как подруга или... — Я замялась. Его где-то там ждет спутница жизни, монстр, так почему же он называет меня так? Я знаю, в каком положении я с ним нахожусь.

— Моя пара, как моя спутница жизни как моя судьба. Талли, ты моя пара. — Он почесывает голову, наблюдая за мной. — Они тебе что-то сделали? — В его глазах вспыхивает гнев.

— Подожди, подожди, я... я твоя спутница жизни?

— Конечно, ты. — Катон хмурится, внимательно наблюдая за мной. — Я говорил тогда о тебе. О том, какая ты замечательная.

— Я… я думала, ты говоришь о ком-то другом! — кричу я, ударяя его в грудь. — Я безумно ревновала. Я все время думала, что мне придется отказаться от тебя, и поэтому ты никогда не заходил дальше, потому что знал, что однажды появится кто-то, кого ты полюбишь, и это никогда не буду я.

С каждым словом Катон сужает глаза, пока я не взвизгиваю, когда он прижимает меня к себе, положив руки по обе стороны от моей головы.

— Как будто я когда-нибудь позволю тебе отказаться от меня, — рычит Катон. — Я бы не позволил. Ты могла бы попытаться убежать, а я бы последовал за тобой. Я последовал за тобой за гребаную стену в человеческий город, Талли, потому что ты моя. Я понял это в первый момент, когда встретил тебя. Каждая твоя улыбка, каждый раз, когда ты смеялась над моими словами, каждое прикосновение и поцелуй только укрепляли меня в истине. Ты. Моя. Пара. — Катон целует меня, но я отстраняюсь, ухмыляясь.

— Я действительно думала, что ты имел в виду кого-то другого, — шепчу я.

— Глупый человечек. Как может человек быть таким умным и одновременно таким глупым? — Он смеется. — Это всегда была ты, и всегда будешь ты. Мне нужно говорить тебе об этом каждый день? — Я качаю головой. — Когда я упоминал о паре и о том, о чем я говорил той ночью, я говорил о тебе.

Слезы снова наполняют мои глаза, и он в отчаянии прижимается губами к моим.

— Пожалуйста, Талия, перестань плакать. Твои слезы убивают меня.

— Просто то, что ты сказал, было так мило, и я подумала, что речь идет о ком-то другом, — шепчу я. — Я так ревновала, но даже тогда не могла от тебя отказаться. Я была полна решимости извлечь из этого максимум пользы и не отпускать тебя, пока могу, даже если это разобьет мне сердце.

— О, моя маленькая Талли, — мурлычет он, покрывая поцелуями каждый сантиметр моего лица. — Моя глупая, гениальная Талли.

— Но... Но ты никогда не занимался со мной сексом. — Мои щеки пылают, но я отказываюсь стыдиться.

Он стонет и упирается своим твердым членом мне в живот, словно желая показать, как сильно я ему нужна, и желание проникает в меня с такой силой, что перехватывает дыхание. Я обхватываю Катона за талию, прижимаясь к нему, и понимаю, что этот огромный, сильный, великолепный монстр — мой.

Весь мой.

— Я хотел, чтобы ты была готова. Хотел, чтобы это был твой выбор, Талли, — отдаться мне, потому что, когда это произойдет, я никогда не смогу от тебя отказаться. Я также хотел, чтобы ты жила той жизнью, которой хочешь, даже если это означает возвращение домой за стену. Но я эгоист, — прорычал он. — Я понял это той ночью. Я никогда не смогу отпустить тебя, даже если ты этого захочешь. Ты моя, чтобы беречь тебя, спариваться, прикасаться и целовать. Ты моя, и в этом мире нет места, куда бы ты могла сбежать от меня. Даже если мы еще не спарились, для меня это не имеет значения, важно лишь то, что ты держишь мою душу, мое сердце в своих крошечных человеческих руках, и я с радостью отдаю их тебе. Если ты моя, то и я твой всеми фибрами своего существа.

— Докажи мне это, — требую я, приковывая его взглядом, ощущая горячую потребность в его присутствии. Я думала, что утратила его... Думала, что он принадлежит кому-то другому, а не мне. Мы можем никогда не выбраться отсюда в живых, и я не хочу сожалеть об этом. Я хочу Катона. С того самого момента, когда он впервые устремил свой нежный взгляд на меня.

С того мгновения, когда он подарил мне танец.

С той минуты, когда он заставил меня смеяться так, что у меня заболел живот.

Когда он так крепко обнял меня и обещал защищать.

— Я не буду спариваться с тобой в этой крошечной клетке, Талли. Когда я возьму тебя в первый раз, это будет в нашем гнезде, где я смогу часами заставлять тебя кричать.

— Черт, — шепчу я, даже когда он продолжает медленно потираться членом о мою киску. Я стону от трения. Давление велико, но его недостаточно, и это только сильнее заводит меня, пока моя киска не начинает пульсировать в такт с сердцем.

— Талли, детка, если ты не остановишься, я ворвусь в твою тугую киску и наполню своим семенем, — предупреждает Катон, прикусывая клыками мою нижнюю губу, пока я не задыхаюсь. Застонав, он отстраняется от меня. Я приподнимаюсь на локтях и вижу, что он стоит на коленях. Катон склонил голову, и его глаза полыхают красным, когда он наблюдает за мной.

Откинувшись назад, я закрываю лицо, пытаясь дышать через желание. Он прав — они наблюдают, и последнее, что мне нужно, — это дать им больше патронов. Мы ждали так долго, так что можем подождать еще немного.

— У меня будут такие синие яйца, — бормочу я, и он смеется.

— Ты моя единственная, Талли, — отвечает он, возвращаясь ко мне и заключая меня в объятия. — Я ждал тебя всю жизнь, так что могу подождать еще немного, — шепчет Катон мне на ухо. — Вечность, если понадобится, потому что ты того стоишь. И даже держать тебя в объятьях, просто владеть твоим сердцем — этого достаточно.

— Может быть, для тебя, — бормочу, и он посмеивается, прижимаясь к моему уху, от чего меня пробирает дрожь.

— Веди себя хорошо, Талли. А теперь расскажи мне все, что они делали сегодня. — Он целует меня в точку пульса, и мне трудно сосредоточиться, когда он каждый раз прижимается к моей спине, но я рассказываю обо всем, что произошло, и когда заканчиваю, желание пропадает, сменяясь беспокойством и гневом.

— Мне очень жаль, Талли, — пробормотал он, крепче прижимая меня к себе. — А теперь давай вместе разберемся с проблемой. — Мы так и делаем: начинаем прорабатывать варианты побега, как и тогда, когда работаем бок о бок, и это дарит мне чувство спокойствия, которое я могу получить только от Катона.

Мы как раз взвешивали все «за» и «против» того, чтобы я работала и не работала, когда дверь камеры открывается и срабатывает его ошейник. Катон отбрасывает меня, чтобы я не пострадала, и я беспомощно наблюдаю, как он корчится в агонии.

— Пойдемте с нами, и я его выключу, — кричит охранник.

Бросив последний взгляд на Катона, поспешно покидаю камеру, чтобы выключили ошейник. Оказавшись снаружи, я бросаю взгляд на двух охранников.

— Выключите его сейчас же, или я никуда не пойду, — рычу я.