Мэгги Стивотер - Жестокие игры
Я не уверен, что он найдет подходящего ему бога, присоединившись к моей работе, но не возражаю. До утесов довольно далеко, и идти в компании приятнее. Когда мы отходим от зданий конюшни, прикрывавших нас, ветер становится более резким, ему здесь ничто не мешает носиться над полями. Единственным признаком цивилизации остаются каменные стены, ограждающие пастбища Малверна. Эти стены намного старше, чем стада Малверна; это одна из давно забытых частей истории Тисби.
К чести Холли надо заметить, что он достаточно долго идет молча и только через несколько минут спрашивает:
— Но если всерьез, чем мы займемся?
— Шторм близится, — отвечаю я, — В открытом море он будет очень сильным и может пригнать лошадей.
— Пригонит… то есть ты хочешь сказать… — Он снова некоторое время молчит и лишь затем осторожно высказывает предположение: — Кабилл-ушти?
Я киваю.
— И куда именно он их пригонит? Ух ты!
Последнее восклицание относится к картине, открывшейся перед нами, потому что мы как раз добрались до высшей точки и нам теперь виден океан и все пространство вокруг нас. Местность здесь гибельная — низкие, покрытые зеленью утесы со множеством расщелин: пастбище — потом вдруг пустое воздушное пространство, потом снова пастбище. Внизу и вдали — вода, покрытая белыми барашками пены, и черные скалы, подобные зубам. Хлопотливое море… Завтра наверняка здесь будет настоящий ад, думаю я. Я даю Холли несколько мгновений, чтобы насладиться зрелищем, и только потом отвечаю на его вопрос.
— Пригонит к берегу, выбросит их на сушу. Если они окажутся в мелководье у самого острова, то, скорее всего, запутаются в камнях и течениях и окажутся на берегу. А кабилл-ушти, впервые очутившиеся на суше, — зрелище не из приятных.
— Потому что они голодны?
Я слегка наклоняю ведро и чуть-чуть встряхиваю, чтобы несколько крошек вонючего содержимого высыпалось на тропу, и иду дальше, продолжая эту же процедуру.
— Да, потому что они голодны. Но они к тому же и сбиты с толку, а от этого еще опаснее.
— Так вот это дерьмо в ведрах…
— Чтобы пометить территорию. Если они выйдут на берег именно здесь, я хочу, чтобы им показалось, будто перед ними вот-вот появится Корр.
— А не породистые кобылы Бенджамина Малверна,— заканчивает мысль Холли.
Мы молча продолжаем работу, помечая те места, где можно с достаточной легкостью выбраться на остров, — сначала самые высокие точки, потом понемногу спускаемся вниз. И наконец остается только каменистый пляж.
— Вам, пожалуй, лучше остаться здесь, — предлагаю я.
Я не могу гарантировать безопасность Холли, очутись он рядом с водой. Море уже опасно бурлит, и нельзя с уверенностью утверждать, что возле самого берега еще нет кабилл-ушти. Малверну не понравится, если я потеряю одного из его покупателей через два дня после того, как точно так же потерял одну из лошадей.
Холли кивает, как будто все понял, но когда я начинаю спускаться по последнему отрезку тропы, он идет за мной. Это своего рода храбрость, и я уважаю Холли за это. Я меняю опустевшее ведро на то, что у него в руках, и он начинает растирать ладонь в том месте, где в нее врезалась ручка ведра.
Здесь, у конца тропы, самая «гладкая» часть берега состоит из камней размером с мой кулак, а остальное — это валуны и острые обломки утесов, упавшие возле самой воды. Океан, раскинувшийся передо мной, жадно тянется к моим ногам. От него воняет дохлятиной.
— Если бы мне нужно было поймать еще одну лошадь, — говорю я, — сейчас самое подходящее время.
Прибой бросает волну в мелкую заводь у наших ног, и Джордж Холли непонятно зачем опускает в воду пальцы. В воде полным-полно ядовитых актиний, которые тянут к нему свои щупальца, и морских ежей, способных распороть ногу, если наступишь на них, и крабов, слишком мелких для того, чтобы использовать их в пищу.
— Вода теплее, чем я думал, — замечает Холли, — А почему в таком случае ты не пытаешься поймать еще одну лошадь? Ты ведь потерял одну на днях?
Но дело в том, что еще одного кабилл-ушти ловить просто незачем. Даже Эдана, если говорить всерьез, не слишком нужна.
— Мне не нужна еще одна лошадь. У меня есть Корр.
Холли тычет камешком в морского ежа.
— Но откуда тебе знать, не попадется ли тебе лошадь более быстрая, чем Корр? Может, она только и ждет, что бы ее поймали?
Я думаю о пегой кобыле и о ее чудовищной скорости.
— Может, и так. Мне незачем это знать. Я такими мыслями не соблазняюсь, — отвечаю я.
Конечно же, дело не только в том, чтобы победить на бегах. Я не знаю, как объяснить это Холли, но Корра я знаю лучше, чем кого бы то ни было, я понимаю его, и он — мой.
— Мне просто не нужна еще одна лошадь. Я…
Я закрываю рот и направляюсь к следующему месту, где в принципе можно выбраться на этот берег, недоступный в большинстве других мест. Достав из кармана горсть соли, я плюю на нее, прежде чем рассыпать у начала другой тропы. Потом бросаю немножко помета Корра. А потом шагаю наверх, не сказав больше ни слова.
Холли идет за мной, и хотя я не оборачиваюсь, но отчетливо слышу его голос.
— Дело в том, что он не твой.
Мне не слишком хочется поддерживать этот разговор. Все-таки я отвечаю.
— Дело не в том, что он не мой. А в том, что он — Бенджамина Малверна.
— Какая-то бессмыслица.
— На нашем острове как раз весь смысл в этом, — вздыхаю я.
Весь Тисби делится на то, что принадлежит Малверну, и на то, что ему не принадлежит.
— То есть звучит примерно так: я принадлежу Малверну. А вы — нет.
— То есть дело в свободе… — задумчиво изрекает Холли.
Я останавливаюсь, оборачиваюсь и внимательно смотрю на него. Холли стоит на тропе чуть ниже меня и выглядит невероятно ухоженным домоседом в своем чистеньком джемпере и просторных брюках. Но на его лице можно прочесть что угодно, кроме домоседской умиротворенности. Я по-прежнему не считаю, что ни от кого не зависящий Джордж Холли, американский конезаводчик, может быть для меня кем-то кроме американского конезаводчика, но впервые это перестает иметь значение. Мне кажется, он все равно меня понимает.
