Ардмир Мари - Некромант-самоучка, или Смертельная оказия
— Фу-у! Плохой!
Я едва успела подобрать малыша, когда это откормленное, эгоистичное и явно уже кому-то принадлежащее животное кинулось к несчастному зверьку.
— А ну кыш! Маленькая злобная пакость. Иди отсюда к хозяину! — Он еще потявкал на котенка, затем фыркнул, с презрением глядя на меня, и удалился с важным видом. Вот это характерец, и кто такого терпит…
— Никогда больше не буду спорить о клинках с оборотнем! — воскликнул возница, он наконец-то выскользнул из лавки и оглянулся, разыскивая меня.
— Намина!
— Я здесь.
— Простите. Думал, что уже потерял вас. Простите, Бога ради… — произнес он, стремительно подходя, и неожиданно остановился. Остолбенел и, забыв о нашей условности, ошеломленно произнес: — Госпо…?!
— Ульс, мы же договорились, — напомнила я.
— Да, но… — и он перевел взгляд с котенка, на меня и обратно.
— Мя-я-я, — возмутился пушистик и зашипел, распахнув светло-зеленые глазищи.
— Да, простите! — мой сопровождающий изменился в лице, тряхнул головой и уже непривычно учтивым тоном предложил: — Пойдемте, нам давно пора отправляться.
Мы загрузились в карету, где я со всеми удобствами, а главное безопасно расположила котенка — на своей груди, и шарфом перевязала, чтобы не упал во время бешенной поездки. Но зря… Крылатые больше в галоп не срывались и расплющить меня о стены кареты не пытались. Стартовали мягко и уже через тридцать секунд неслись по небу, плавно лавируя среди таких же карет высокородного многоликого общества.
— А ты везучий, — прошептала я, уложив кроху на сиденье возле себя. Вспомнила, что в сумке есть пара бутербродов и предложила их крохе странного окраса. В сумерках я цвета его шерстки не рассмотрела, да я и сейчас в сиянии магических светильников не могла бы точно сказать какой он, разве что привереда. От угощения из таверны отказался, а вот от моего общества нет. Лез на руки, как не откладывай, а стоило мне перестать его поглаживать, начинал сердито фыркать. Смешной.
* * *Сны, его сны опять изменились, доводя до отчаяния, иступленной ярости и немоты от необратимости событий. Раньше в них приходили красотки, жаждавшие его внимания.
Манящие глаза, нежные губы, полная грудь и аппетитная попка, как пикантный штрих к изящным рукам, длинным ногам и способности изгибаться под метаморфом в самых страстных позах. Чего бы он ни добивался в реальности, к чему бы ни стремился, стоило закрыть глаза, и за все его подвиги расплачивалась какая-нибудь малышка. Позже девушки перестали являться только во снах и стали вполне реальными и земными расхитительницами его порывов, внимания и времени. Затем появилась Амидд, коей удалось завладеть им всецело ровно до тех пор, пока не случился перелом. Тот самый день авантюрного самоуправства, вслед за которым в жизнь многоликого вломилась Сумеречная. И надо отдать проклятой должное, у девчонки получилось затмить всех его бывших и, как показывает практика, будущих. Сероглазое веснушчатое безобразие с выразительным взглядом и веселым голосом, вопрошающим: «Ну, как сегодня убивать тебя будем?» являлось к нему до сих пор. И не смотря на «давность» происшествия, оно затмевало даже последнее обрушение надежд метаморфа под весом фразы: «Хозь-зяин, это ты».
Казалось бы, что может быть страшнее ада, который разверзся в его душе, едва затихли настороженные слова куки? Видит Бог, в те тягучие мгновения ужаса Герберт Дао-дво был готов сбежать за грань и податься в слуги Тарраха. Но вот незадача едва он об этом подумал, как рогатый властитель преисподней предстал пред пустым взглядом многоликого и с ехидной ухмылкой заявил: «У меня к тебе претензий нет. Остаешься среди живых». И проклятье, даже вид бездушного урода, пожиравшего души своих подданных не был столь страшен как серый взгляд, взирающий на Гера с предвкушением.
Вот и сейчас, прижимаясь к камням на потолке пещеры и выжидая, когда же голодный кравг уйдет, метаморф всего на мгновенье закрыл глаза и провалился в очередной липкий ужас с Сумеречной в их последнюю связь через браслет:
— Почему ты на меня орешь?! — возмутилась девчонка, как только он ее «радостно» поприветствовал. И голос такой, словно бы не она подписала их обоих на игры Смерти, а он.
— Была бы рядом, убил бы. Вот почему!
— Прекрати! Да я сглупила, да подписалась зря. Но твоего имени там не было. Тебя это никаким боком не касается.
— Никаким… — Какое очаровательное заблуждение, Герберт Дао-дво и сам бы желал претвориться непрошибаемым дураком, к которому вся эта история не имеет отношения.
Но… жаль, слюнопускание, подергивание конечностей и безостановочное повторение фразы «я ни при чем!» званию тарга не способствуют. — Тебя замкнули на мне…
Первую вспышку гнева получилось погасить и почти сразу же получить повод для второй.
— Извини, — отвечает безобразие, — но никто не виноват в том, что с тобой стряслась такая… оказия.
Оказия!? Прекрасное определение.
Он едва удержал оборот, усиленный проклятым иммунитетом к дару смертьнесущей, но внутренне все же вспыхнул, сжал кулаки и зубы. Последние до скрипа, чем напугал беззаботную теневую, от греха подальше скрывшуюся под лежаком, но даже не насторожил проклятую Сумеречную, что бесстыдно вещает:
— Все вопросы к Тиши.
— Не переживай, я с ним тоже обстоятельно поговорю, — глубинный рык прорывается сквозь сдавленный шепот, но поганка человеческая строит из себя глухую.
— Гер, я все обдумала и… Ты же не обязан ведь… Да?
— Прекрасная формулировка, — не похвалить не возможно: — Имеется ссылка на мыслительный процесс, его результат и неуверенное утверждение, более всего похожее на вопрос. Сумеречная, ты в своем уме?
— Конечно! — радостно ответила она и это стало последней каплей.
К сожалению, во время разговора метаморф был в лагере и чуть-чуть не в себе.
Неосознанный порыв добраться до идиотки и хорошенько ее высечь пониже спины, привел к тому, что взбешенный Дао-дво снес свою и все соседние палатки. Будь ночь тиха и спокойна, заметили бы единицы, а так как над поляной шел град с голубиное яйцо…
— Таррах!
— Что случилось? — вопрошает поганка встревожено, но он не собирается отвечать. С трудом убирает огромные крылья, снимает с лица оборот и минуту удаляет последствия своего гнева. Разведчики группы смотрят с интересом, а командир взвода слишком пристально. Не к добру.
Злость стихает, но в каждом слове все еще слышится рык:
— А скажи-ка мне, оказия ты смертьнесущая, кто в случае ранения на играх будет бинтовать тебя? — в ответ раздается удивленное «Ой». Чтоб ее! — Я вернусь через три дня.
