Дарья Кузнецова - Симбиоз
Собственная голова и некоторые её реакции порой озадачивали даже меня саму. Всё было не страшно и достаточно мило, чтобы считаться не трещиной в коре[1], а очаровательным чудачеством и изюминкой, но я старалась внимательно отслеживать эти проявления, чтобы хотя бы попытаться отсечь момент, когда станет совсем не смешно. Где уж при такой жизни бионику ставить!
Противников последней, кстати, в мире тоже хватало с избытком. Энтузиасты эти назывались по — разному — Орденом Чистоты, просто — «чистюлями», Движением в Защиту Мозга и ещё сотнями простых и сложных слов, — общим у них был протест против вторжения в человеческий разум, призыв к отказу от психокоррекции и, конечно, к полному отказу от бионики. Некоторые шли дальше и протестовали против искусственного интеллекта в машинах, причём не разума (эксперименты по созданию которого, к слову, были под запретом уже пару сотен лет, со знаменитого Приштинского процесса), а вообще какой‑либо логики и возможности самостоятельно принимать решения. Как при этом не только летать между звёзд, но вообще жить на космических станциях или планетах с агрессивной средой, правда, не уточнялось. Я уж не говорю о том, что психокоррекции подвергались только отдельные индивиды, на самом деле больные, и для проведения этой процедуры требовалась уйма разрешений начиная с согласия самого больного или его опекуна. Я знаю, я очень много об этом читала; без особой цели, просто для общего развития.
Я этих фанатиков недолюбливала, как и любых фанатиков вообще, и искренне опасалась, как бы они своим плачем не испортили что‑то в отлаженном механизме ЗОРа и не осложнили жизнь миллиардам людей. Но Василич с дядей Борей каждый раз отмахивались и успокаивали меня, что таких идиотов во все времена хватало, и глупо переживать из‑за горстки вовремя не вылеченных отморозков. Я, конечно, беспокоиться не прекращала, просто продолжала делать это молча.
Полюбовалась напоследок густым синим лесом вокруг, отдельные деревья в котором достигали воистину циклопических размеров (если это, конечно, были деревья), плоской серебристо — синей гладью лётного поля и корпусами исследовательской станции, имеющими форму пузырей и напоминающими грибы — дождевики, и стянула шлем. Надо уступить кресло законному владельцу, пусть докладывает о выполнении задания, а я знаю, чем заняться: планета хоть и удалённая, а точка доступа в Инферно есть, быстрая и бесплатная.
То есть, оно, конечно, никакое не Иферно, а Инфорго, — информационное галактическое облако, — только за три века существования в нём скопилось столько всего, что народное название значительно полнее отражает суть. Я каждый раз пытаюсь представить, сколько там информации, и каждый раз пугаюсь. Очень сложно поверить сторонникам разнообразных теорий заговора, утверждающим, что ИГО (правительственная контора, являющаяся создателем и номинальным владельцем этого объёма) полностью контролирует каждого пользователя. Гораздо легче поверить в другую точку зрения; что в таком объёме информации, щедро сдобренной человеческими эмоциями, вполне мог самозародиться полноценный разум и, скорее всего, это сделал. Правда, лично я полагаю, что ему до нас нет никакого дела. Ну или, по меньшей мере, он воспринимает нас примерно так, как мы — всевозможные полезные бактерии внутри собственного тела, или даже клетки этого самого тела.
Но всяких чудаков вокруг хватает; некоторые, конечно, предлагают уничтожить всю информационную сеть, пока та не уничтожила нас, другие — наоборот, поклоняются ей, полагая, что именно так выглядит бог. А некоторые вообще поклоняются именно для того, чтобы человечество было уничтожено.
В общем, натыкаясь где‑нибудь на очередные образчики подобного мировоззрения и читая некоторые высказывания, я отчётливо понимаю, что слишком к себе критична. Если такие люди живут на свободе, то мне до безумия и встречи с психокорректорами ещё очень и очень далеко, а кровожадность и всемогущество психиатров сильно преувеличены молвой.
Сейчас настроения бродить по подозрительным закоулкам у меня не было. То есть, настроение было слишком хорошим, чтобы портить его чтением подобной ерунды. Начитаюсь, ничего полезного не найду, только расстроюсь — или человеческой грубости, или глупости, или общему несовершенству мира. Нет уж, только просмотр почты и обновлений любимых сериалов! Ну, и книжки можно посмотреть. Но быстро!
С этими оптимистичными мыслями я и заглянула в самое любимое место всего экипажа, чтобы отчитаться перед штурманом о проделанной работе.
— Василич? — позвала я, растерянно разглядывая камбуз, представлявший прямоугольное помещение, вдоль дальней от входа стены которого располагались все полезные приборы и выход транспортёра для доставки продуктового сырья из хранилища, а ближнюю ко входу часть занимал простой прямоугольный стол со стульями вокруг. Здесь сейчас было пусто и тихо, хотя я готова была поклясться, что слышала какие‑то шорохи, когда входила внутрь.
В ответ на мой оклик из‑под стола послышались какие‑то неопределённые шуршаще — хлюпающе — булькающие звуки. Я испуганно отшатнулась к двери, в красках представляя какое‑то страшно ядовитое местное животное, заползшее сюда вслед за мной и уже доедающее Василича. Но путь мне преградило серебристое полотно перегородки, ощутимо наподдавшее по затылку, спине и тому, что пониже. Видимо, от удара в голове немного прояснилось, и я догадалась заглянуть под стол, прежде чем окончательно ударяться в панику.
— Алёнушка, нельзя так пугать людей, — с набитым ртом проворчал недоеденный моей фантазией штурман, задним ходом выбираясь из‑под стола и на ходу дожёвывая бутерброд. — Я уж решил, Ада Измайловна изволили вернуться.
— Я вас напугала?! — возмущённо выдохнула я. — У меня чуть сердце не остановилось, когда вы там завозились, я решила — завёлся кто‑то прожорливый. Хотя… — протянула, с сомнением разглядывая мужчину, — не так уж я и далека была от истины. Куда в вас столько влезает?! Обедали же буквально только что!
— Вроде такая милая девочка, а такая язва, — мягко укорил он, хотя в голосе прозвучала одобрительная улыбка. — Хлеба деду пожалела, ай — ай — ай! А у меня желудок чужой, мне, может, тяжело.
— Чужой — это от кадавра с Колумбины? — машинально уточнила я. Кадаврами назывались эндемики той планеты, симпатичные некрупные зверьки, похожие на гибрид полосатой мартышки с пятилапым осьминогом, прославившиеся способностью за раз сожрать количество еды, в десять раз превышающее собственный вес. Способность, впрочем, объяснялась условиями обитания: у Колумбины очень вытянутая орбита, и на то время, что она находится вдали от своего светила, почти всё живое впадает в спячку. Температура на поверхности, правда, не совсем экстремальная, — ниже двухсот градусов[2] опускается только на полюсах, — но затишье длится почти три стандартных (то есть, земных) года.
