Сергей - Ошибка
говоря, скучно - еще раз простите за откровенность. Два года надо крутиться ужом, чтобы только один раз
поцеловать! Это просто уму непостижимо!
Девушки вспыхнули, словно огонь в газовой горелке.
- Чем же они вас там берут? - стыдливо покраснев спросила вторая.
- Да я вам уже сто раз объяснял, - начал было морячок, но тут коридор закончился и они вошли в
просторный светлый зал. Девушки вывели пленников на середину и молча и неслышно удалились, мягко и
грациозно ступая босыми ногами по теплому полу. Только кто-то из них, уходя, украдкой, чуть заметно
вздохнул.
На одинокой маленькой и светлой лавочке сидели толстячок с картонным нимбом на проволочке и
добрейшей души нянечка. В сторонке от них вальяжно прогуливался серьезный дядечка в белой простыне,
на которой где-то сбоку, черными неровными буквами было вышито - Апостол Петр.
- Простим их, батюшка, - увещевала нянечка толстячка. - Ну с кем не бывает? Ну, пошалили немножко.
Апостол Петр остановился, достал из складок простыни две папки, неторопливо раскрыл верхнюю.
- Так, так, так… - протянул он, вчитываясь в одному ему видимые строчки. - Что же ты, морячок? Уже сто
двадцать семь ходок. И это только в текущем библейском году!
- Так получилось, - вяло пробормотал тот и раскаянно потупил глаза, невинно шоркая правой тапочкою
по гладкому полу.
- Ну сколько же тебя можно предупреждать?
- Да ладно, Петрович, - устало махнул толстячок с лавки. - Чего строжишься-то? Себя хоть вспомни.
Петр хотел было возразить, но потом передумал, насупился и молча открыл вторую папку. Сначала он
вяло вчитывался в невидимые слова. Потом вдруг запнулся, остановился, и уже более торопливо
перечитал заново. И тут глаза его полезли на лоб. Минуты две он не мог вымолвить ни слова, набирая ртом
воздух, словно карась на сковородке. А потом апостол Петр судорожными движениями передал папку
ничего не понимающему толстячку и решительно подошел к Максиму, задыхаясь и гневно сверкая глазами.
- Что же это вы, Палехин? - с суровой брезгливостью спросил он. - На халяву решили прокатиться?
Максим молчал, ничего не понимая.
А тут заполошились и сидевшие на скамейке, наконец заглянув в злополучную папку. И Максим услышал
в свой адрес такие слова, о существовании которых он даже и не подозревал.
Ад
Теперь он шел уже один, конвоируемый здоровенным и молчаливым дядькой в таком же белом
балахоне. В полной тишине дошли до помятого полосатого шлагбаума.
- О, неужто диверсанта поймали?! - радостно закричал с той стороны смугло-загорелый субъект с
серьгой в правом ухе. Но тут из-за будки вышли две сурово-неприступные девушки в строгой синей
униформе и Максим нерешительно замер. Он узнал их несмотря на холодную маску лиц. Это были Лиза и
Нэйт. Максим попытался было улыбнуться и как можно вежливее поздороваться, но тут Лиза неожиданно
сверкнула глазами и он торопливо закрыл рот окаменев еще и лицом.
Девушки холодно кивнули ему - следуйте, мол, за нами.
И опять они шли вдоль ширм - только теперь уже темно-серых.
Он поражался разительной перемене, произошедшей с веселой хохотушкой Лизой. А на Нэйт вообще
боялся посмотреть, с горечью вспоминая веселье в кабачке и волнующее сверкание женских глаз. А как
они смеялись!… Да что теперь об этом говорить!
- Привет, девчонки, - наконец неуверенно прошептал он.
Они промолчали.
- Не узнаете что ли? - спросил он на всякий случай.
- Узнаем, - чуть слышно и как бы нехотя ответила одна Лиза. А Нэйт даже не посмотрела в его сторону.
- Так может это… - замялся он, - в бар тогда заглянем? А то голова что-то шумит. Шампанского выпьем, в
бильярд поиграем, посидим просто, поболтаем?
Девушки невесело засмеялись.
- Все, голубок, отстрелялся, - недобро сказала Лиза, с каким-то сожалением посмотрев на Максима. - Со
своими здесь никак нельзя.
Нэйт по-прежнему молчала, и только сталь ее глаз навевала на грустные мысли.
- Это почему же? - удивился непонимающий Максим.
Но тут из-за поворота выскочили двое по пояс раздетых мужиков, тащивших тяжелый бидон с неровной
размашистой надписью - "масло", и девушка замолчала.
- Со своими, - снисходительно принялась объяснять Лиза, когда шум от бидона стих где-то вдали, - это
серьезное производственное нарушение, и карается оно со всей строгостью закона. А с чужими - это просто
пикантная история, к тому же часто поощряемая начальством.
- Да? - удивился Максим, вдруг понимая, что в таком случае Нэйт он скорее всего уже потерял. Причем -
навсегда. - А наверху все иначе.
- Ну конечно! - вспыхнула Лиза, чуть не задохнувшись от возмущения. - Недавно вон от шефа троих в
белых простынках вели тайными тропами, чтобы их охрана не засекла.
- Ну и как? - поинтересовался Максим, украдкой поглядывая на Нэйт.
- Засекли, сволочи, - обиженно высказалась блондинка.
Котельная
Суровый, толстый, по пояс раздетый мужик принял его в темной подсобке.
- Новенький, - неодобрительно сказал он, заглядывая в его сопроводительные бумаги, в то время как
Максим разглядывал висевшую на гвозде засаленную фуфайку, с застиранной вышитой надписью
'Искариот'. - Ого! - вдруг искренне удивился начальник. - Со временем святой инквизиции не видел ничего
подобного. Чтобы в личном деле да недоставало страниц!
Максим только пожал плечами.
- Видать, ты кому-то сильно насолил наверху, - криво усмехнулся мужик. - Ну ладно, - решительно сказал
он, пряча папку в стол. - Это дело твое, сам и разбирайся. А сегодня пойдешь в наряд на уголь. К
Азазелло в пятнадцатую бригаду. - И он протянул ему пару новеньких верхонок.
Уголь - он везде остается углем. Что в раю, что в аду. И вскоре спину у Максима нещадно ломило, а
пальцы рук сами собой разжимались, роняя потяжелевшую лопату. И руки, лицо и шея приобрели
нормальный шахтерский цвет.
- Мужики, навались! - глухо выдавил из себя бригадир. - А то не видать нам пива, если норму не
выполним.
И мужики навалились:
Усталые, они валялись на куче старого тряпья, и только белки глаз неестественно белели на темной от
угольной пыли коже.
- Макся, ты в футбол играешь? - спросил его бригадир, не успев еще как следует отдышаться.
- Доводилось, - кивнул на всякий случай Максим, не в силах повернуть голову.
- У нас сегодня игра. Рубимся с отделом охраны. Подходи - форму на тебя найдем.
