Елена Хотулева - Сумерки памяти
Так он и сделал. Собрав за ночь свои нехитрые пожитки, вся семья бывшего сапожника отправилась вслед за таинственным незнакомцем.
По прибытии в замок очень скоро выяснилось, что предостережения торговца скобяными изделиями не имели под собой основания — загадочный всадник оказался достойным христианином и честным человеком. Он много лет провел в путешествиях по разным странам, из которых, кроме больших кованных железом сундуков с драгоценностями, привез еще и тропическую лихорадку, год за годом все больше разрушающую его здоровье. Из-за своей страсти к путешествиям он так и не успел обзавестись семьей, да еще и заработал недобрую репутацию колдуна и чернокнижника, именно благодаря которой ни один мало-мальски верующий человек не соглашался идти к нему на службу.
И вот прошло не так уж много времени, а бывший сапожник, а ныне управляющий большим землевладением, оказался настолько способным ко всякого рода хозяйственным делам, что даже окрестные фермеры стали приходить к нему за дельным советом. Жена его благополучно родила второго мальчика и была беременна в третий раз, когда после длительной болезни умер их любимый господин, неожиданно оставив им в наследство все свое состояние.
Прошло еще несколько лет. Дела у нового хозяина шли в гору — земли были плодородны, урожаи обильны, а здоровые дети радовали сердце.
Однажды, объезжая свои владения он увидел на обочине дороги необычную старуху, лицо которой показалось ему знакомым. Он притормозил лошадь и пригляделся.
— Гадалка! — воскликнул он, узнав в ней свою давнишнюю прорицательницу, и спрыгнул с коня, — Вот кого я часто вспоминал! Как видишь, я жив и здоров, не смотря на то, что ты предсказывала мне скорую смерть. Правда, все остальное сбылось в точности — жена моя родила, да не один раз, я стал богат, и если Бог даст, то внуки мои и впрямь смогут стать баронами!
— Эх, глупый ты человек! — прошамкала старуха беззубым ртом. — Ведь я предсказывала тебе именно то, что с тобой произошло. Тогда, несколько лет назад ты был в самом начале своего нового пути. Но скажи-ка мне ты, тот, который слывет одним из самых умных людей во всей округе, разве сейчас передо мной стоит прежний сапожник — бедный и невезучий?! «Нет!» — отвечу я тебе сама. Тот человек умер в середине своего пути, а из его праха родился новый — уверенный в себе, удачливый и состоятельный. Вот, что я хотела сказать тебе в тот жаркий солнечный день, и за что взяла всего одну монету.
— Ну что ж, раз так, — сказал бывший сапожник, — получай-ка ты еще одну монету — я задолжал ее тебе за твою мудрость, которой ты так щедро поделилась со мной много лет назад и которую я тогда не смог оценить по достоинству.
Я села, зажав в руках подушку, вышитую витиеватыми арабесками [12].
— Значит, ты считаешь, что это занятие, то есть в сущности лишь воспоминание о чем-то, что было почти не со мной, может так сильно изменить мою жизнь, что я стану совсем иной?
— Да, и ты поймешь это в тот момент, когда увидишь все.
— Неужели ты действительно думаешь, что можно увидеть все? Мне кажется, что это звучит слишком претенциозно.
— Можно… Нельзя… Дело совсем не в этом. Сейчас, когда ты еще не до конца понимаешь, о чем идет речь, мне сложно объяснить тебе, что «все вспомнить» в данном случае означает сформировать в своем сознании некую систему законов о рождениях и смертях, а кроме того, увидеть прошлые связи с большинством людей, которые с тобой общались ранее или продолжают это делать в настоящем.
— Но я могу увидеть там и тех, с кем я еще не успела познакомиться в этой жизни.
— Конечно, но это будет выглядеть несколько иначе, чем ты представляешь себе сейчас.
— Ладно, я чувствую, что уже рискую надоесть тебе этими глупостями. Лучше уж мне действительно приступить к самому процессу.
— Надоесть ты мне не можешь ни при каких обстоятельствах, и ты это прекрасно знаешь. А то, что пора начинать — так это на самом деле сущая правда.
— Тогда я буду «смотреть», а потом мы все обсудим.
— Согласен.
Я снова легла на диван и, полностью расслабившись, закрыла глаза.
Я вспомнила много, очень много, кажется даже больше, чем ожидала сначала. За довольно-таки короткий промежуток времени я смогла стать свидетельницей разнообразных событий моей жизни, датированных примерно серединой ХVIII века. Я просмотрела эту жизнь от начала до конца, пытаясь не упустить ни одной мельчайшей детали, и спустя некоторое время медленно открыла глаза.
Он по-прежнему сидел в кресле, но уже не курил, как прежде, а задумчиво крутил в руках маленького золотого ибиса [13]с изогнутым острым клювом.
«Странно, — подумалось мне, — мы столько лет знакомы, но только сейчас мне удалось взглянуть на него другими глазами и, может быть, теперь я начну по-настоящему понимать его характер»…
— И что же тебе дали посмотреть на той стороне? — спросил он неожиданно.
От звука его голоса я окончательно очнулась.
— Что дали посмотреть? — проговорила я не торопясь. — Пожалуй, что всю нашу с тобой жизнь.
— Ну, так поделись со мной увиденным, — сказал он, вероятно немного удивляясь моей молчаливости.
— Да — да, конечно. Но я не знаю, как мне передать тебе все то, чему я стала невольной свидетельницей, — сказала я все еще полуживая от сильных впечатлений. — Как описать, что я чувствовала и объяснить все то, что там происходило?
— Просто рассказывай, как это выглядело, только и всего, — сказал он, улыбнувшись, и поставил ибиса на стол рядом с пепельницей. — Чего же ты медлишь?
— Понимаешь, самое главное… — теперь я, наоборот, говорила так быстро, что не могла остановиться. — Да, самое главное, что мы были там вместе. Ведь, я же знала, что мы с тобой никогда… Ты слышишь меня? Никогда не расставались! Это было двести пятьдесят лет назад, но уже там мы принадлежали друг другу…
Он как-то невесело вздохнул, сел на диван и взял меня за руку:
— Успокойся и рассказывай все с самого начала.
— Но я не знаю, какими словами об этом говорить. Там все люди так странно изъяснялись. Их манера выражаться слишком сложна для дословного перевода на наш современный язык.
— Тогда представь себе, что адаптируешь их речь для нашего времени, и все станет на свои места.
— Но в этом случае я не смогу сохранить колорит присущий той эпохе…
— Пойми, что это не главное, — он был явно обеспокоен тем, что я так близко к сердцу восприняла свой первый опыт хождения в иной мир. — Тебе важна только суть, а ее можно передавать любыми словами. Я внимательно слушаю тебя. Говори.
