Кресли Коул - Наваждение темного воина (Другой перевод)
Реджин, взмахнула ресницами, уставившись на него:
— Потому что ты служишь Одину?
— Нэй, — он быстро встал, проводя рукой по губам: — Потому, что мы будем служить друг другу.
— Я не понимаю.
— Нет ничего проще. Реджинлейт, повзрослев, ты станешь моей женой.
— Ты сошел с ума, смертный? — вскрикнула она и ее кожа засияла ярче. — Как моя сестра Никс?
— Всезнающая Никс, прорицательница?
— Она тронулась умом из-за своих видений. Объясни же мне, с чего ты это взял?
Он выглядел так, словно пытается подавить усмешку.
— А ты прямая. Это хорошо. Но я не сумасшедший. Я — берсеркер. Ты понимаешь кем являются мужчины моего народа?
— Я слышала рассказы о вашем народе. Вы сильнее и быстрее, чем другие смертные. И вы все одержимы духом зверя. Рычите, деретесь, тащите все себе — как голодные медведи-шатуны зимой.
— Это правда. И зверь внутри меня почувствовал свою пару, пробудившись от самых первых твоих слов. Я думал, когда мы встретимся, ты будешь старше, но чувствую себя счастливым только от того, что нашел тебя.
Он сказал об этом так, словно это было понятным делом. Она потеряла дар речи, что было редкостью.
— Утром я отправлю тебя во владения своей семьи на север, — продолжил он. — Мои родители завершат твое воспитание и будут содержать тебя в безопасности, пока я не вернусь. Я приведу твою сестру, чтобы вы воссоединились.
Да перед ней настоящий сумасшедший! Ситуация становилась интересной. Реджин поняла, что ей может понравиться играть с сумасшедшими смертными. Симулируя серьезный тон, она спросила:
— И сколько же времени пройдет, прежде чем ты вернешься?
— Быть может пять или шесть лет. Когда ты повзрослеешь, а я проведу достаточно войн, чтобы заполучить собственное бессмертие. И тогда мы поженимся.
Ах, теперь она припомнила, что берсеркеру может быть дарована охалла, бессмертие, после того, как воин победит в двухстах сражениях во имя Одина. Тогда у него на груди появлялся знак Одина — татуировка, изображающая двух летящих воронов.
Реджин стало интересно: было ли количество сражений установлено правилами или правило просто поощряло битвы?
— Я должна там сидеть и ждать тебя? Что, если другой смертный вместо тебя решит, что я должна стать его... движимым имуществом?
Он сжал руки в кулаки.
— Ты принадлежишь лишь мне одному, — сказал он странным тоном. — Неужели ты не понимаешь то, что я говорю?
— Я ничего не знаю о таких вещах.
Она действительно была почти в полном неведении обо всем этом — о мужчинах, о совокуплении. Реджин совершенно не понимала, почему её сестра добровольно покинула рай Валгаллы, чтобы никогда не вернуться, и последовала за мужчиной.
«Которому, я не верю».
— Реджинлейт, ты никогда не познаешь другого мужчину, — его пристальный взгляд уперся в неё: — Я считаю тебя своей женой, начиная с этого мгновения.
«Что за сумасшедший смертный, явно больной на голову».
Её отец превратил бы берсеркера в горстку пепла, если бы он посмел похитить её и заставить выйти за него замуж. Наверное, пора прекратить ей играть с Эйданом.
— Ты слишком стар для меня. Ты стоишь одной ногой в могиле, а другой на ее краю.
Он зарычал.
— Я не такой старый! Мне всего лишь тридцать зим.
Она испугалась, что таким образом его не отговорить, и быстро произнесла:
— Я рассмотрю твоё предложение, но только если сначала ты поможешь мне спасти Люсию.
Он резко покачал головой.
— Ты расскажешь мне, где ее искать, и я сделаю это, как только ты окажешься в безопасности в окружении моего народа.
— Тебе никогда не найти ее без меня. — Будучи сестрой валькирии, Реджин могла почувствовать ее, если та окажется достаточно близко. — И у нас нет времени на бездействие.
— Ты пришла ко мне за помощью, и это мое решение...
— За помощью! Да ты сумасшедший. И высокомерный, к тому же. Я дочь богов, и пришла я к тебе за лошадью, едой, и возможно, парой всадников. Чтобы я смогла продолжить свой путь!
— Это решенное дело, звездочка. На этой земле моё слово — закон.
Их разговор прервало появление брюнетки из зала, которая внесла поднос с едой и напитками. Раскладывая на две тарелки рагу из мяса с пряными травами, она постаралась, дать возможность Эйдану рассмотреть в подробностях свою пышную грудь.
Реджин подумала о своей едва начинающей появляться груди. Впервые в жизни она почувствовала сожаление по этому поводу.
И, возможно, ревность.
Да, но именно Реджин сидела за столом военачальника, как взрослая женщина. Именно на Реджин хотел жениться упрямый, сумасшедший смертный.
Она усмехнулась девушке.
— Никакого эля девчонке, Бирджит, — сказал Эйдан женщине. — Нет ли у нас молока?
Лицо Реджин вспыхнула, и хуже всего было то, что ей бы хотелось немного молока.
Когда Бирджит принесла требуемое, он отослал её так рассеяно, что враждебность Реджин рассеялась.
Богатый аромат тушеного мяса воззвал к её голоду и она с жадностью накинулась на еду. Мясо таяло во рту.
«Боги, смертные знают толк в стряпне».
— Расскажи мне о своем доме, — сказал он, отламывая для нее кусок от хлеба, лежащего на деревянном блюде.
— Это прекрасная земля туманов,— сказала она, не отрываясь от еды.
— Спокойная и мирная.
«Обычно. Если на них не сваливался Локи, или кто-то не выпускал Фенриса, гигантского волка».
— Какой была твоя жизнь?
Реджин проглотила кусок хлеба.
— Ты действительно хочешь, чтобы я... говорила? — её сестры в большинстве случаев велели ей молчать, серьезно.
— Мне интересно узнать о тебе.
Девушка пожала плечами, решив, что может провести немного времени с этим упрямым чурбаном-воякой, получая удовольствие — все равно, если он не изменит свое решение, то ночью она ускользнет и продолжит свои поиски.
По крайней мере, у нее будет пища в желудке, и , вероятно, удастся украсть лошадей.
Так что она угощала его историями о жизни в Валгалле, о глупостях полубогов. Он искренне смеялся над её рассказами и казался действительно удивленным.
В какой-то момент выражение его лица казалось даже... гордым, и она нахмурилась:
— Тебе не нравится мой юмор?
— Вовсе нет. Я не смеялся так ... — Он сдвинул брови вместе. — Я думаю, что я никогда не смеялся, как сейчас.
— Обычно я раздражаю людей. И шучу в неподходящее время. Например, во время казни. Фрейя говорит, что это — мой дар и мое проклятье — выводить других из себя.
