Принцесса (ЛП) - Кент Клэр

Дэйв Кенни — разработчик и менеджер проекта бункера. Он дружелюбный, непринужденный мужчина лет пятидесяти. Такого я всегда мысленно называю «добрый старина».

Когда я вхожу в административный корпус, он слоняется по гостиной, разговаривая с несколькими другими людьми. Марта, его помощница. Грант, который закончил свою утреннюю тренировку и переоделся в серые брюки и черную футболку. И доктор Уиллоуби, который в своей прошлой жизни был климатологом и отвечает за мониторинг условий на поверхности, чтобы определить, когда безопасно будет выходить из карантина.

Я слышу обрывок разговора, когда открываю дверь и вхожу внутрь. Они говорят о качестве воздуха снаружи. Астероид выбросил огромное количество пыли и обломков, на некоторое время закрыв солнце и наполнив воздух загрязнениями. Просто дышать этим воздухом было бы опасно. Не настолько, чтобы убить кого-то мгновенно, но, безусловно, достаточно опасно, чтобы разрушить легкие и в конечном итоге привести к смерти всех, кроме самых сильных и удачливых. Осознание этого заглушило большинство протестов местных жителей по поводу выхода из карантина.

— Становится настолько лучше? — спрашиваю я, подслушав достаточно из разговора. — Какой там воздух снаружи?

Доктор Уиллоуби без колебаний делится со мной этой информацией.

— Намного лучше. Все еще загрязнено, но есть прогресс. Если ситуация продолжит улучшаться такими темпами, то менее чем через год воздух, вероятно, станет безопасным для дыхания без проблем со здоровьем.

— Вау, — я перевожу взгляд на Дэйва. — Тогда мы выйдем?

— Я не знаю. На поверхности все еще небезопасно. Насколько мы можем судить, стихийные бедствия начали утихать, и с воздухом проблем не будет. Но мы почти уверены, что здесь не осталось никакой узнаваемой цивилизации. Правительства свергнуты. Там все как на Диком Западе. Может быть, даже хуже. Даже если планета не убьет нас, это могут сделать другие люди, особенно если узнают, какими ресурсами мы располагаем здесь, внизу. Выход из карантина будет долгим и сложным обсуждением.

Я киваю, понимая все это. Я бы с удовольствием снова подышала свежим воздухом. Посмотрела на солнце и небо. Но если здесь, внизу, безопасно, а наверху — нет, то глупо будет выходить до того, как мы будем вынуждены.

После смерти отца я была эмоционально подавлена, и мне было трудно выйти из этого состояния. Мои дни, кажется, тянутся передо мной, как унылая, серая, бесконечная дорога, без поводов отвлечься или остановок для отдыха, но мне все равно кажется, что это лучше, чем быть мертвым.

Взглянув на Гранта, я задаюсь вопросом, что он думает обо всем этом. Он смотрел на меня. Я могу сказать это, даже несмотря на то, что он отводит взгляд, как только я поворачиваюсь в его сторону. Иногда я задаюсь вопросом, о чем он думает. Его так трудно понять.

И меня раздражает, что я, кажется, даже не нравлюсь ему.

Я еще несколько минут болтаю с Дэйвом и доктором Уиллоуби, а затем мне пора идти по коридору в кафе-бар на утреннюю смену.

У нас действительно есть кофе в бункере. Это один из предметов первой необходимости, который был припасен заранее. Но у нас ограниченный запас, поэтому кофе не может быть бесплатным для всех, когда люди выпивают по три-четыре чашки (или больше) в день. Каждому из нас выдается по одной чашке в день, и единственное место, где ее можно выпить — это кафе-бар.

Я работаю там посменно с девяти до полудня каждый день.

В течение первого года после карантина здесь все оставалось в значительной степени статус-кво. Жители пользовались привилегиями, порожденными их инвестициями, а персонал выполнял всю работу. Но на второй год в бункер попал вирус. Никто точно не знал, что это было и откуда взялось. Предполагалось, что системы фильтрации воздуха и вентиляции предотвращали воздушно-капельные заболевания. Что бы это ни было, оно менее чем за две недели убило тридцать девять из двухсот человек, находившихся в учреждении. Это стало огромным ударом по нашему чувству защищенности. Мы потеряли много сотрудников, а те, что остались, не смогли выполнять все задания. Поэтому мой отец и еще пара человек потрудились с Дэйвом над разработкой предложения по разделению задач, необходимых для поддержания работы всех наших систем. Это сняло большую нагрузку с персонала, и нас хватает, чтобы разделить необходимые обязанности на смены по полдня.

Некоторые из наиболее эгоистичных и высокомерных жителей жаловались, но Дэйв довольно твердо управляет сообществом. Люди, которые отказывались работать, не могли пользоваться местами отдыха, так что в конце концов даже самые плаксивые из нас сдались.

Я работаю поздним утром в кафе-баре и забочусь о чистоте бассейна и поддержанию нормального уровня воды в нем. И то, и другое — легкая работа. Я могла бы делать гораздо больше. Но каждый раз, когда я упоминаю об этом, мне говорят, что больше ничего не нужно.

Я завариваю новый кофейник, чтобы подготовиться к утренней суете. Многие люди заходят сюда выпить чашечку кофе с небольшим утренним перекусом. Затем я сажусь на табурет и обслуживаю тех, кто проходит мимо, болтая несколько минут со всеми, за исключением нескольких мужчин, от которых у меня мурашки по коже.

Все рады пообщаться со мной.

Никто не задерживается надолго.

Кафе-бар находится в углу главного общего этажа рядом с зоной отдыха и дальше по коридору от кинотеатра, библиотеки и игровой комнаты. Здесь всегда есть люди, которые просто проводят время вместе, наслаждаются отдыхом или ищут общения. Я наблюдаю за группами. Семьями. Парами.

И удивляюсь, почему это у меня никого нет.

Мой отец умер. С этим ничего нельзя поделать. И в отличие почти от всех остальных, у меня здесь не было никакой другой семьи. Но за последние три года я снова и снова наблюдала, как люди знакомятся — иногда случайно, а иногда в рамках долгосрочных партнерских отношений. Я видела, как супружеские пары распадались, а затем соединялись с новыми людьми. Когда мы закрылись, тут было всего шесть других подростков примерно моего возраста. Двое умерли от вируса, трое — девочки, и одного парня моего возраста зовут Бен. Он мне вроде как нравился. Я не была от него без ума или что-то в этом роде, но он был достаточно милым. Какое-то время я думала, что он может заинтересоваться мной. Я бы определенно не отказала ему. Но в прошлом году он сошелся с одной из других девушек.

Сейчас мне двадцать. Я могла бы сойтись с мужчиной постарше, если бы захотела. Однако свободных мужчин очень мало, и еще меньше — в подходящем для меня возрасте.

Единственный мужчина здесь, внизу, которого я нахожу по-настоящему привлекательным — это Грант, и он ясно дал понять, что я ему даже не нравлюсь.

И это нормально. Он мне тоже не очень нравится. Но трудно не заметить, какой он горячий, когда я так долго была одна, и у меня больше нет ни малейшей надежды найти парня.

Раньше мне нравилось читать любовные романы, но больше я этого не делаю. Они заставляли меня хотеть того, чего я не могу иметь, и это делало меня слишком несчастной. Сейчас я в основном читаю лайтовые детективы.

За эти годы у нас было несколько самоубийств. Не так много, чтобы это стало эпидемией, но определенно больше, чем было обычно в нашей прежней жизни.

Люди делают все возможное, чтобы устроить свою жизнь здесь, внизу. Я сама делаю все, что в моих силах. Но всегда кажется, будто мы находимся в подвешенном состоянии, ожидая, когда мир станет лучше. Нам не место здесь, внизу, где нет ничего, кроме искусственной обстановки. Мы созданы для того, чтобы чувствовать траву, ветер и солнце, обжигающие нашу кожу. Мы должны слушать пение птиц, сажать сады и чесать собак за ушами. Мы созданы для того, чтобы не оказываться запертыми в подземной тюрьме, даже если это единственное, что обеспечивает нам безопасность.

Некоторые люди не могут этого вынести. Я понимаю этот порыв, хотя никогда не задумывалась о таком шаге даже сразу после смерти моего отца. Я не уверена, почему. Просто я хочу жить.