Ведунья. Проклятая любовь (СИ) - "Gusarova"

— Помер Максим, и хер бы с ним! Положили его в гроб, да и мать его там...

Настя всхлипнула и, чтобы отвлечься, полезла за телефоном. На экране объявился Zорин. Естественно, с целью узнать про аватар.

«У тебя что, Хэллоуин наступил раньше на полтора месяца?»

Зорин со своим юмором как никто другой умел быть неуместен.

«Ага. Лошадь моя умерла, — напечатала Настя, подражая его тону и уже оттого чувствуя себя крайне глупо, — взаправду».

Но как ещё сообщить Зорину о кончине Кирилла?

Тут же раздался вибровызов. Валера вызванивал её по мессенждеру.

— Да ладно, — вместо приветствия прибитым голосом сказал он. — Прям совсем что ли?

Да, Зорин был в курсе событий полугодичной давности.

— Валер... — Настя хотела огрызнуться на него, но не смогла. Разрыдалась в трубку.

— Ой, — забормотал Зорин. — Ну, ты там, это, не плачь. Успокойся. — Он замолчал, слушая Настины всхлипы. — Ты как? Эм-м... Вечером свободна? У меня выходной. Хочешь, потусим?

Настя догадывалась, что от Валеры соболезнований не дождешься, но его предложение оказалось как нельзя кстати.

— Ага. Давай, — мотнула она головой. — В центре можем.

— Заметано, в семь на Колпаковке. Выпей чего-нибудь, я имел в виду, валерианки, мож'т?

— Выпью, — пискнула Настя. — Спасибо, Валер.

— Не кисни, — ощущалось, что Зорин никак не может подобрать нормальные слова утешения. — Пока.

— Пока.

Ехать знакомым маршрутом в Камушки было тяжело, но Настя велела себе держаться. Дом Пересветовых встретил ее все теми же пастельными тонами, скромным уютом и узором из крупных бутонов на обоях и занавесках, который так любила Елена Васильевна. Кирилл считал мать глупой и взбалмошной, и почему-то никогда не называл просто «мама». Обязательно «мама Лена». Полненькая и, несмотря на горе, свежая для своих лет женщина открыла дверь, обняла крепко, будто хотела ухватиться за Настю, как за опору. Та в ответ сжала плечи Елены Васильевны, и так они стояли какое-то время, подпирая друг друга, похожие на два дерева, пошатнувшихся от бури, но не желающих упасть.

— Проходи, деточка, проходи...

Первое, на что Настя наткнулась в кухне — фотопортрет Кирилла с черной ленточкой сбоку. Да, она тоже считала эту фотографию лучшей. У Пересветова были черты лица древнего викинга, особая стать, особое природное благородство. Он быстро восстанавливался после запоев и в периоды трезвости был ослепителен. Так считали и Настя, и Елена Васильевна, и знакомые женщины. Пересветову передалась красота отца, тоже хронического алкоголика, давно умершего от цирроза.

— Бедный мой сыночек, — причитала женщина, — он же никому плохого не делал, только себе, Настенька, только себе.

— Да, — нашла силы сказать Настя, вспоминая и неоднократные попытки споить ее, систематическую кражу денег из куртки и то, как однажды Пересветов зажал Настю в этой самой кухне и ножом обкромсал длинные волосы за то, что та устроила ему скандал, грозясь найти кого попорядочнее. — Он был добрым человеком.

— Добрым! — охотно подхватила Елена Васильевна. — И беззащитным. Большим ребенком. Он ведь по-настоящему тебя любил, Настенька, просто не мог бросить пить.

— Он жаловался на здоровье? — решила задать Настя мучивший ее вопрос.

— Нет. Все внезапно случилось. Почти как тогда. Он упал — и всё. Я так жалею, что у вас ребёночка не получилось. Хоть мне была бы память о Кирюше. А что теперь?

Настя была категорически не согласна с желанием несчастной женщины дальше плодить алкоголиков, но молча закивала. Она размешивала сахар в чае, не выпуская из головы недавнюю встречу с Кириллом, его отчаянную просьбу и ужасное проклятье.

Чувство вины стягивало до рези в сердце, но теперь, действительно, исправить уже ничего было нельзя.

Примечание к части

Ужасно тяжелая глава! Жаль, что в той ситуации у меня не было Валеры... Я его придумала только теперь.

¹ — Абстинентный синдром – это комплекс физических и психических нарушений, возникающий у пациента с зависимостью от алкоголя после его отмены. Проще говоря, ломка.

² — клуб известных людей, по каким-либо причинам умерших в возрасте 27 лет. В него изначально входили рок-музыканты, а потом начали принимать и кинозвезд.

5. Встреча

Валера опаздывал. Настя почему-то не сомневалась, что Зорин непунктуален настолько же, насколько ироничен и неряшлив, и её догадка подтвердилась. На экране мобильника виднелись цифры «19:22», связь не пахала, оставалось только ждать. Настя уже было решила, что её жестоко протроллили, но тут из перехода вынырнула знакомая сухощавая фигура и остановилась в центре вестибюля. Валера был недалеко, но Настю не замечал, и она сообразила, что половину от фирменного циничного прищура Зорина составляла близорукость. Она помахала рукой. Зорин, наконец, увидел ее, обрёл уверенность и приблизился. В черном пальто, намотанном на шею шарфе и потертых штиблетах он напоминал то ли поэта платинового века, то ли Шерлока из небезызвестного сериала.

— Прикинь, нашу ветку перекрыли! Мерзавцы! Пилят что-то там опять, хоть бы уже до магмы допилили и обратились в ничто. — Валера нервно покачивался на каблуках. Настя впервые видела его вне кафе, без униформы бариста и натянутой на бледное лицо важности. Он выглядел беспокойным и смущенным, но его магнетическая красота никуда не делась.

— Привет, — вздохнула Настя. — Тебе бы к окулисту, Зорин.

— Ха, — уничижительно усмехнулся Валера. — Не парься, я ослепнуть не успею. Не собираюсь становиться дедом! Куда пойдем?

— Да все равно, — Настя нахмурилась, дивясь пофигизму Валеры, особенно в свете последних событий.

— Тогда, мож'т, сразу в лав-отель?

— Для начала, на улицу! — Настя злобно толкнула его ладонью меж лопаток к выходу со станции.

Они выбрались из подземелья и побрели по бульвару. Настя понуро меряла шаги, а Валера косился на неё. Потом сказал:

— Ну, как тебе я?

— А? — Настя не ожидала такого вопроса.

— Я решил: спрашивать, как ты — бессмысленно, ясно, что хреново, поэтому спешу узнать, как тебе я, — объяснил Зорин.

— Нормально, — попыталась рассмеяться Настя и вместо этого заплакала.

Сегодняшний день и визит к Елене Васильевне лишил ее сил для контроля над собой. Валера остановился и вдруг обнял Настю — не страстно, не сочувственно, а как-то по-особому согревающе, будто большое тёплое одеяло.

— Это пройдет, — услышала Настя голос у виска. — Когда-нибудь пройдет. Просто знай.

— Не думаю, — шепнула Настя. — Я виновата, Валер. Очень виновата.

— Не понял. Ты ему подливала? — он повел соболиной бровью.

— Зорин! — шикнула Настя.

— Ну тогда при чем тут ты?

— Я в пятницу ему сказала, — захлюпала носом Приблудова, — твоими словами. Про дохлую лошадь. И чтоб он слез и шёл своей дорогой.

— А-а-а, — протянул Зорин. — Тогда это я виноват в его смерти. Но по чесноку, угрызений совести не испытываю.

— Валер... Он просил меня вернуться. Прям со слезами. Кирилл плакал, говорил, что ему страшно, а я его послала. И ушла.

— Роковая женщина, — рассудил Зорин и протянул Насте бумажную салфетку, пахнущую некогда съеденным пирожком. — Можно покурю?

— Ага, — Настя вытерла щеки.

Зорин достал нечто вроде авторучки, засунул туда маленькую сигаретку и пустил первую струйку дыма в вечереющее небо.

— Вайп, что ли? — всхлипнула Настя.

— Система нагревания табака, — просветил Зорин. — «Айкос». Не такая вредная, как простой табак. Судя по аннотации. И пахнет жареным салом, вроде как покурил и поел заодно.

— Мажор, — заключила Настя.

Валера ослепительно улыбнулся.

— Нищебродствующий.

Настя про себя рассудила, что это слово вряд ли получится записать транскрипцией на любом другом языке, кроме родного.

— Так вот, — вздохнул Зорин, глядя поверх деревьев, — если хочешь узнать моё мнение, то ты сделала для Кирюши всё, что могла. Мало кто потянул бы большее.