Ольга Гусейнова - Светлая и Темный
— Доброе утро миледи! Давайте попробуем покушать. Сестра Аниза снова приготовила бульон, раз он вам пришелся по вкусу.
Я резко распахнула глаза. На краешек моей кровати присела та же девушка в потрепанном платье старинного фасона — со шнуровкой по бокам. По — моему, она из него уже выросла, но по какой‑то причине продолжает носить. Прилагая усилия, по всей видимости, сиделка, приподняв меня за плечи, подсунула под спину подушки, затем взяла с подноса, поставленного на деревянную, грубо сколоченную, табуретку, знакомую глиняную чеплашку и поднесла к моим губам. Не сопротивляясь, я все выпила, но ощущение голода все равно осталось, поэтому попросила:
— Еще!
Девушка вскинула на меня небесно — голубой взгляд, и именно в этот момент я поняла, почему мне показались странными ее глаза. Действительно необычные: вместо обычного круглого зрачка — вытянутый, овальный. Мало того, когда тусклый свет падал прямо на ее лицо, зрачок полностью вытягивался, превращаясь в струну, словно разрезая радужку пополам.
— Еще бульона, или может кусочек сыра, миледи? — переспросила незнакомка и заботливо предупредила. — Вам пока много нельзя, так сестра Аниза сказала. Она вас выходила, миледи, с того света вернула, можно сказать.
В первый момент я обрадовалась, что она меня поняла, наконец, а потом дошло, что слово «еще» прозвучало не на русском. Оно как будто всплыло из памяти… Не моей! Не в силах больше издать ни одного звука, как и не успев испугаться, просто кивнула, соглашаясь на любое угощение, а сама, прикрыв глаза, задумалась. Где‑то на краю сознания вновь замелькали вспышки чужих воспоминаний, не мысли, а именно — воспоминания, которые, словно разрозненные пазлы, никак не могли сложиться в единую картинку. Неужели?.. Обдумать пришедшую в голову идею не посмела, потому что представить подобное было невероятно, жутко и откровенно страшно. Особенно, осознав, что конкретно всплывало в чужих воспоминаниях.
К моим губам поднесли прохладный кусочек с запахом сыра, пожевала — на вкус тот оказался похож на брынзу. Солоноватую… нежную… вполне свежую съедобную брынзу. Не открывая глаз, я съела несколько кусочков, пока не почувствовала, что больше не лезет — наелась. А еще захотелось в туалет. Снова, особо не задумываясь, на чужом языке, словно такое положение дел в порядке вещей, озвучила просьбу. Под меня подсунули деревянный тазик, чем заставили испытать неловкость и стыд, но нужда долго мучиться не дала. Вскоре я снова заснула, правда, на этот раз спала мирно, без видений.
В третий раз я проснулась от зверского голода. Опять хотелось в туалет и еще — вымыться. Все тело чесалось неимоверно, обоняние раздражал неприятный запах пота. В этот раз у меня хватило сил, чтобы внимательно осмотреть место, где я находилась. Большая квадратная комната — келья, стены которой сложены из крупного тесаного камня; узкое окно, закрытое деревянным ставнем. Я лежала на широкой кровати. Старинный камин, в котором тлели угли, расположенный напротив, рассмотрела более тщательно. На каминной полке два больших канделябра по три свечи в каждом, но горела всего одна, сильно оплавившаяся. Возле низкой деревянной двери, входя в которую непременно нужно наклоняться, стояло несколько вместительных сундуков. На одном из них, свернувшись клубочком, закутавшись в тонкую шерстяную шаль, потрепанную временем, спала девушка — сиделка.
Подумать и оценить обстановку мне ничего не мешало, мысли были кристально чисты и голова ясная. Окружающее пространство вместе с его, на первый взгляд, сказочно — киношными обитателями — это не наваждение, не галлюцинация, в чем я убедилась, пару раз ущипнув себя. Я проанализировала все, что вспомнила до момента аварии. Затем перебрала мельчайшие детали увиденного после. Еще раз обвела взглядом комнату и спящую незнакомку. И только тогда осмелилась скользнуть в тот жуткий закоулок памяти, где таились чужие воспоминания. Тут же ощутила жужжащий злобный клубок событий, эмоций, чувств, переживаний — всего того, что наполняло не мою, а другую жизнь. Это точно! Свое и чужое я могу теперь различить, разграничить без проблем, что принесло мне огромное облегчение и придало уверенности.
Снова обвела взглядом помещение, явно не принадлежащее современному миру, в котором я родилась, и судорожно сглотнула, почувствовав, как паника вновь накатывает. Усилием воли заставила себя глубоко и размеренно дышать. И снова боль выступила в роли невольной союзницы. Пока рано делать скоропалительные выводы! Вдруг я у сектантов, староверов или еще где‑нибудь, что называется, в чертях на куличиках. Да мало ли где… и почему?!
Осторожно, прилагая усилия, приподняла одеяло, заглядывая под него. В нос ударил противный запах давно немытого тела. Я мысленно заворчала: «Неужели нельзя лучше ухаживать за больным человеком и помыть как‑нибудь?»
Лежала я полностью обнаженная — ни белья, ни рубашки, поэтому рассмотрела если и не все, то источник боли и своего плачевного самочувствия — точно. В районе солнечного сплетения алел красный воспаленный продолговатый шрам как от ножа.
Неужели это единственная рана, полученная мной в аварии? По воспоминаниям — меня смяло в лепешку!
Руки плетьми упали вдоль тела — даже от одного движения обессилела. Я закашлялась, растревожив больное место, и от моего хриплого «карканья» отдыхавшая девушка тут же подскочила как ужаленная и спросонья испуганно уставилась на меня:
— Миледи, вы проснулись? Чего‑то хотите?
Я кивнула, а затем неуверенно попросила, используя чужие слова:
— Есть и туалет!
Она едва заметно вздохнула, кивнула, обулась и помогла мне с туалетом, как и в прошлый раз, используя странную посудину. Потом, закутавшись в ту же скромную шаль, быстро вышла из комнаты. Вернулась минут через пять с подносом, закрытым деревянной крышкой, похожей на тарелку и поставила ношу на табуретку рядом с кроватью.
Поесть в этот раз сиделка принесла густую похлебку. Определить из чего ее сварили, я не смогла, но вкус и запах понравилась. Девушка посадила меня повыше, подложив под спину подушки, и сама кормила с ложки. После обеда, а может быть и ужина спать мне не захотелось. Зато накопилось слишком много вопросов, и я начала со знакомства:
— Как тебя зовут?
Услышав обращение, девушка замерла и уставилась на меня круглыми от изумления глазами. Бросила быстрый взгляд на дверь, словно решая, стоит ли звать подмогу, и только потом, ссутулившись, ответила.
— Ноэль, миледи!
Я переварила ее ответ, затем осторожно спросила:
— А меня как зовут?
Ноэль снова уставилась на меня недоуменным и уже явно обеспокоенным взглядом.
