Ольга Митюгина - Нетопырь
Смотритель испуганно посмотрел на учителя.
— Откуда вы знали?..
— Склеп реставрировали, — просто ответил молодой человек. — Смотрите, гроб стоит у самой стены, следовательно, чтобы протянуть электропроводку, его необходимо было передвинуть…
«А еще на нем нет креста, положенного Владом»…
— Но…будь она здесь…округу захлестнула бы волна смертей! — растерянно выдохнул ученый.
— Значит, ее здесь нет, — очень спокойно ответил Лайнелл.
— Но…где же она?
— Что тут, под изголовьем? Оно приподнято больше, чем надо…
Тренер поднял подушку. Цветы при его прикосновении рассыпались пылью.
Белые маргаритки…
И лилии.
— Так что же там? — поторопил его архивариус.
— Письма, — голос Фоулна был тусклым и невнятным.
— То есть?..
— Письма и телеграмма. Вы мне переведете их, только задвинем крышку!
…Через четверть часа они сидели вновь в каморке сторожа, вновь на электрической плитке сопел чайник, а старичок, потирая вспотевшие от нетерпения руки, разбирал шуршащие бумаги.
— Итак, два письма и телеграмма. Читаю в хронологическом порядке.
— Читайте.
— Первое письмо.
«Дорогая сестра!
Я благодарю Небо, что ты наконец свободна, любимая моя Лизонька. Ты не можешь себе представить, как я переживал твое заточение, как проклинал себя и не находил себе места…
Лиза, любимая моя Лизонька, прости меня, это мой эгоизм привел к подобной трагедии. Надеюсь, ты дашь мне шанс загладить свою вину. Я обещаю, что больше никогда не допущу подобного.
Я и Ильза по-прежнему вместе, но ни одна женщина не в силах вытеснить тебя из моего сердца, Елизавета! Мы живем вместе с Фрэнки, он вернулся к нам…
После того, что произошло с тобой в ту злосчастную осень, я не мог больше оставаться в тех местах. Может быть, ты возненавидишь меня за то, что я не отомстил за тебя, но я посчитал, что лучшей местью негодяю будет оставить его в живых. Если тебя интересует судьба этого несчастного, то он за несколько месяцев спился до потери рассудка, а осенней ночью, в годовщину своего преступления, сбежал от своих сторожей, свалился в реку и утонул.
Может быть, его судьба хоть немного примирит тебя с потерянными по его вине веками…
Вечность снова наша, Елизавета! Я зову тебя к нам, Фрэнки скучает по тебе, Ильза передает привет. Семья ждет тебя, Елизавета…
Мы с Ильзой некоторое время жили в ее владениях, в Саксонии, потом перебрались в Париж…и лишь в середине этого века, когда Европу раздирала одна из величайших войн, мы переправились от всей этой чудовищной военной машины за океан.
Фрэнсис присоединился к нам вскоре после трагедии с тобой, и по трагедии еще более чудовищной, связанной со всем нашим народом.
Поверишь ли, моя любимая, что Старейшие вампиры решились на немыслимое преступление? Ты помнишь Советника Королевы, того древнего египтянина, что навещал нас в ее свите?.. Подумать только, он возглавил заговор! Им удалось убить Милену…в результате все вампиры лишились способности управлять погодой, превращаться в животных…но, самое главное — выходить на солнце… Часто я думал, что ты более счастлива в своем сне, не видя того, что происходило с нами!
И лишь несколько лет назад, с помощью одного весьма достойного, хотя и молодого вампира, она сумела вернуться в наш мир. Долгие века, что ты спала, Милена раз за разом возвращалась на Землю в смертной оболочке, и вот, наконец, судьба подарила ей — и нам! — удачу… Мы снова те, что прежде.
Люди XX века любопытны и умилительны. Заговори ты с ними о любви — тебя обвинят в слащавой сентиментальности. Заговори о надежде — прослывешь глупцом, о вере — ханжой… Но как отчаянно они нуждаются в тех нежности и тепле, что несут с собой эти чувства! Все дело в том, что люди ХХ века разучились доверять друг другу, разучились быть добрыми, они боятся быть добрыми — и в этом самая большая их беда!
Это век „сердца за решеткой“.
Сердца-пленника.
Сердца, которое боится тех чувств, для которых создано.
Человечество дожило до того, что боится…человечности.
Никогда, при всей жестокости прошлых времен, этот мир не знал эпохи, когда люди стыдились бы быть людьми: верить в добро, в дружбу, в любовь, наконец…
Впрочем, материализм и атеизм сейчас тоже не в почете. Люди этого времени либо крайне циничны, пряча под цинизмом страх боли и одиночество, либо — по тем же причинам — уходят в мистику, стремясь получить от таинственных сил то, чего уже не в силах друг другу дать сами.
Они называют это „кризисом цивилизации“, и я склонен соглашаться с ними…что это кризис. Только я назвал бы его „кризисом человека“.
Мы сейчас обосновались в небольшом американском городке, в Калифорнии. Городок называется Соулинг.
Приезжай! Нам столько всего надо обсудить!
Я не принимаю отговорок!
Нежно целую,
Твой брат Карл».Следующее письмо, сударь. Оно совсем коротенькое:
«Елизавета! Ну почему ты не сказала мне, что узнала мой адрес именно от Ильзы? Она изволила сообщить мне это только сегодня…пеняю вам обеим, злюки!
Ильза собирается выехать за тобой, и мы все безумно рады, что ты, несмотря на все трудности, решилась ехать.
Фрэнсис гоняет нас, как грешников в пекле, заставляя готовить комнаты к твоему приезду! На моей памяти он так истязал нас лишь перед визитом Ее Величества. (Но тогда нам помогала Милица…)
В доме только и разговоров, что о тебе, моя любимая сестра.
Ильза выезжает, она и передаст тебе мое письмо.
Телеграфируйте, когда выезжаете. (Ильза объяснит тебе, что такое телеграф, если ты еще не выяснила этого сама).
Итак, ждем.
Сто приветов от Фрэнки.
Карл».
— А теперь у нас остается лишь телеграмма, — улыбнулся архивариус, откладывая прочитанные письма на стол. — Вы не возражаете, если я оставлю все эти документы здесь и подошью их к дневнику Елизаветы?
— Нет, пожалуйста, — рассеянно покачал головой Фоулн. Мысли его были далеко, в Соулинге.
Лиза… Элли…
Любовь моя вечная. Через века, через жизни…
«Что же мне делать, господи?..»
